Миражи
Шрифт:
И Джон это понимал. Он видел, что она сломалась под гнетом своих бедствий. Ее погубила любовь, и он жаждал отомстить за нее. Он мог бы убить Патрика Девлина, если бы это утешило бедное дитя.
Его дитя. Он привык думать о ней, как о своем ребенке, близком и драгоценном существе, как будто она была частью его самого, его плотью и кровью. И теперь, строя планы на будущее, он истово хотел оградить ее от всех грозящих бед. Как зверь защищает своего детеныша.
Дни летели быстро. Джон часто ездил в Ньюкасл, где присматривал небольшой домик, в котором они могли бы поселиться. Он паковал вещи, отдавал
– Значит, ваше решение окончательно, Джон? – Лорд Генри не скрывал своего неудовольствия. – Вы полагаете, так вам будет лучше?
Джон пожал плечами.
– Мне кажется, сейчас это для меня наилучший выход, – ответил он.
– Ну что ж, не мне вас отговаривать. – Стоя у камина, лорд Генри в упор смотрел на Джона. Ему никак не хотелось расставаться с этим надежным человеком. – И все же: могу я как-нибудь повлиять на ваше решение?
Он предвидел ответ, но все же спросил.
– К сожалению, нет, сэр.
– Ну ладно. Не будем зря тратить время. Осталось только выплатить вам вознаграждение.
– Да.
Вот и все. Вопрос двадцатилетней службы у лорда Генри Смит-Колина закрылся в пять минут. Джон знал, что так и должно было быть, но все же надеялся на более теплое прощание.
Лорд Генри подошел к секретеру и взял чековую книжку. Выписал чек, поставил подпись и протянул Джону. Тот сложил бумажку и убрал в карман.
– Знаете, Джон… – Лорд Генри сунул руки в карманы и доверительно сказал, скрывая смущение: – Мне будет вас не хватать. – Он откашлялся. – Жаль, что все так скверно обернулось. Если вам понадобится мой совет, какая-нибудь помощь – обращайтесь. Договорились?
Джон кивнул.
Лорд Генри протянул ему руку.
– Вам известно, что я не очень одобряю ваш поступок, Джон. Скажу без притворства – мне он совсем не нравится. Но все равно – от души желаю вам удачи.
Впервые за время разговора Джон улыбнулся.
– Спасибо, – сказал он, пожимая протянутую руку, и, в последний раз пройдя по обшитому дубом кабинету, открыл дверь и вышел.
За дверьми он остановился и, вытаскивая из кармана чек, выронил его. У него дрожали руки. Он взглянул на проставленную сумму – она была вдвое больше той, на которую он рассчитывал. Джон долгим взглядом смотрел на бумажку, тронутый до глубины души. Потом аккуратно положил ее в портмоне и отправился на кухню. Завершилась значительная часть его жизни. Его служба была достойно оплачена.
На следующее утро они с Франческой навсегда покинули Мотком. Багаж был отправлен заранее. Они ехали в «ровере» Джона. Миновав дубовую аллею Мотком-парка, свернули на шоссе.
Джон в последний раз посмотрел на георгианскую роскошь усадьбы, залитую сентябрьским солнцем. Улыбнулся. Странно, подумал он, столько лет здесь прожито, а уезжаю без малейших сожалений. Он выжал газ, и старинный дом вместе с его обитателями остались в прошлом.
18
Джесмонд, Ньюкасл на Тайне
Джон подыскал небольшой домик с террасой в жилом квартале Ньюкасла недалеко от центра. Это строение в викторианском стиле, зажатое между двумя
Перед домом был разбит сад, двадцать шагов в ширину. Он зарос диким кустарником и высокой травой. Сад был обнесен изгородью, увитой жимолостью, а посреди его протоптанная дорожка вела к крыльцу, дверь которого когда-то была выкрашена в яркий бирюзовый цвет. Оконные переплеты слегка подгнили.
Комнаты были небольшие, но удачно расположенные. Одна длинная узкая комната по фасаду, из нее двери вели в две другие, а сзади находилась кухня. В доме сохранились первоначально сложенные камины, огромная каменная раковина в кухне и множество дубовых полок. И удобная старинная печь с плитой.
Наверху располагались две уютные спальни и классическая эдвардианская ванная, которую предыдущий хозяин, видимо, задумал перестроить. Но старинная работа не поддалась реконструкции, и дело бросили на полдороге, оставив квадратную ванную с хромированной арматурой в натуральном виде. От ремонта осталась гора керамической плитки. Единственное, что удалось модернизировать – половое покрытие: пол выстлали линолеумом в черно-оранжевую клетку.
Какой-никакой, а это был дом, и для Джона первый в его жизни. Пускай им потребуется немало сил, чтобы привести его в порядок, пускай он далек от требований современного комфорта, у Джона он вызывал гордое чувство хозяина. Это его дом, его очаг, его кусочек Англии, который он разделит с Франческой.
Они въехали в свой дом через две недели после того, как покинули Мотком. Все формальности удалось уладить без проблем – поверенный лорда Генри справился с этим делом сам, и в третий понедельник сентября Джон получил ключи. Зажав их в кулаке, он думал: мне пятьдесят пять лет, и я впервые держу в руке ключи от своего дома. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Выйдя из конторы агента по недвижимости, он рассмеялся: ему все еще не верилось, что это происходит именно с ним, а не с кем-то другим.
Франческа впервые увидела дом только в момент переезда. Джон хотел сделать ей сюрприз да и, честно говоря, опасался, как бы что-нибудь не сорвалось. На договоре о покупке дома стояло ее имя – но она подмахнула его не глядя, не вникая в смысл бумаги.
С тех пор, как они уехали из Моткома, она таяла буквально на глазах, и Джон глубоко переживал за нее. Ей стоило неимоверных усилий вставать по утрам с постели, и целый день она ждала наступления темноты, когда можно будет заснуть тяжелым, беспокойным сном. Днем она пребывала в прострации, чувствовала себя каким-то ходячим трупом. Джон все надежды возлагал на их домик. Отец Анжело говорил ему, что Франческа обладает сильной волей к жизни, да он и сам чувствовал, что, несмотря на нынешнюю слабость, в ней таится стремление бороться с обстоятельствами и ударами судьбы. И вот ей представляется шанс обрести смысл жизни, увидеть свет в конце туннеля. Перед ней открывается будущее. Оставалось молить Бога, чтобы она воспользовалась этой возможностью.