Мириад островов. Рождение героя
Шрифт:
— Не то скверно, что я вопреки своим коренным пристрастиям сожительствовал с дамой и притом бывшей рутенкой, — отвечает Барбе. — Скверно, что это было ради младенца. Я твёрдо понимал, что при рождении или сразу после мой сын её убьёт.
— Что — вот так прямо?
Его собеседник кивает так энергично, что волосы поднимаются как бы вихрем, но тотчас опадают.
— Об этом я вообще не говорил, когда меня возводили в сан. Надеялся, что хотя бы не мальчик. А ныне эти надежды развеялись. По всем приметам мальчик, крупный — и весьма скоро. Полмесяца, от силы
— Да, помню. Более полугода назад ты привёз королю Фрейру двух даровитых юниц, номинально происходящих из его дома. Её дочери?
— Именно. Совсем взрослые. Пятнадцать лет между девочками и новым плодом моего семени. Поэтому…
Барбе внезапно становится на колени и склоняет голову.
— Поэтому умоляю вас: назначьте мне самое строгое покаяние. На какое не осмеливается мой кроткий брат Полынь.
Экс-генерал задумывается. Не очень надолго. Потом говорит:
— Нежелательно, чтобы нового главу Братства считали чрезмерно жестоким, даже беспощадным к себе. Может ведь легко показаться, что он так же относится и к другим.
— У меня сложилась иная репутация, причём давно, — отвечает Барбе. — К тому же моё приобщение можно сохранить в тайне.
Мужчины меряются взглядами.
— Вот чего вы по сути добиваетесь, — медленно проговаривает старик. — Связать два процесса колдовскими узами. Сотворить из себя амулет для симпатической магии навыворот.
— Беру вашу вину перед Господом на себя, — отвечает Барбе. — Я лично никаких еретических ритуалов производить не намерен: пусть сам господин Езу соотносит и улаживает, как ему будет угодно.
— Тогда идите сейчас, без промедления и какой-либо подготовки. Это также часть вашей епитимьи. Место и люди вам известны — к их услугам прибегают все. Но слова особые. Скажете так: «Нужны три вещи: преискусный мейстер, мягкая плеть и жёсткие узы».
— И всё? — Барбе поднимается с колен по всей видимости разочарованный. — Так мало и так просто? Почему я не слышал о таком и даже сейчас, видимо, не понимаю тайного смысла?
— Да потому что ты, сынок, на моём месте без году неделя, — ворчливо говорит генерал в отставке. Поднимается тоже, покрепче запахивает ночную одежду и уходит во внутренние покои.
Почтенная мейсти Леора спрыгнула в прибрежную волну, не дожидаясь, пока её вынесут из шлюпки на руках или поставят на прикол саму шлюпку — широкий подол так и расстелился по мелководью. В обеих руках она сжимала пухлую сумку с лекарскими принадлежностями. За ней торжественно выносили нечто закутанное в промасленную парусину и напоминающее своими очертаниями трон. Команда, которой многодневные рассуждения по поводу успели навязнуть в ушах, могла в деталях растолковать глупым островитянам, что этот агрегат представляет собой родильное кресло, что он хоть и сделан из лучшего в мире дуба, но морить, иначе томить, иначе мариновать его в океанском рассоле, чтобы получить дуб морёный, не было никакой необходимости. И так послужил нескольким поколениям родильниц и, дай Великая Богиня, ещё послужит.
— Как она там? — без всяких предисловий обратилась она к Рауди,
— Вы-то сами как? Не стоило бы зарабатывать лихорадку в такой холодной воде.
— А, пустое. Там внизу сапоги до паха — в самый раз непокорных мужчин пинать. Так я спрашиваю — что с роженицей?
— Вот-вот ожидаем главного события.
— Ага, как на охоту ехать, так собак кормить. Не могли почтаря хоть месяцем раньше выслать? На море то штормит вовсю, то полный штиль, а ещё капитан вообразил, что если я тут разок побывала, так сразу ему лоцман первой статьи.
— Так месяцем раньше никто не думал, что морянчика носит! — оправдывался муж Орихалхо. — Вообще таилась и скрывала, пока не убедилась доподлинно.
— Какого-такого морянчика? Где взяла?
— Я фигурально. Девять лунных месяцев по самым точным подсчётам — это вместо привычных десяти. Отец ребёнка дня три-четыре всего и гостил: наша иниа Гали к этому времени свои зачаточные дни подогнала. А тех, у кого взять, нынче полон океан, только ведь одного-единственного все эти годы дожидались.
— Ага-ага. Он-то меня с места и стронул. Вопль души, собственно, был широкого профиля. В смысле — надобна преискусная повитуха. Я возражаю — не она я, только отчасти в таком замешана. Мессер МакБран говорит — вы же, сестра Лео, в тех местах уже подвизались, где какие травы и коренья собрать, ведаете, заодно и приятелей навестите… и родные могилки…то бишь пепелища… Полная задница чувств, одним словом. Ну вот, я и выехала. Со всем пыточным…хм… родовспомогательным инвентарём.
— Вот стулец бы не стоило по морю тащить.
— Родительское благословение. Не совсем зря, однако: легенда имеется, что Хельмутово наследие. Ну, того верховного мейстера, который зачал первого в династии короля. Тоже младенцев принимал — и своего личного сынка, между прочим.
— Мы попробовали к тому делу спальное кресло приспособить. Может, пригодится ещё. По крайней мере, не так понадобится драить от всякой нечистоты.
— Посмотрю. Мою мебелишку все равно пускай следом тащат. С сумой-то я как-нибудь сама справлюсь. Уж лучше б вам, если трудов не жалко, трав и грибов насобирать — зима уж на пороге, а нужны будут свежие. Так где наша инья обретается — место, надеюсь, хорошо запомнил?
Разумеется, место он знал: именно туда приводили его самого, Галину и Орихалхо, когда Барбе донёс на обеих женщин. Дело было важное, касалось благополучия всего Верта, иначе бы не разыграл из себя Иуду с его сребрениками. Впрочем, искупленное для того и искупают, чтобы не вспоминать, а кончилось тогда всё к лучшему.
Экзекуторы и допросчики так и живут рядом с казематами: не потому, что их презирают и не дают им проходу — только не монахи с их вечной тенденцией ко всепрощению, — но лишь для того, что так куда легче наводить тень на плетень. Изменять обстановку, чтобы заключённый потерял чувство времени, нагнетать или, напротив, облагораживать атмосферу, без конца мыть, чистить, стерилизовать (новое применение старого понятия).