Мириад островов. Строптивицы
Шрифт:
— Открыть не пытались?
— Зачем? Мы не хозяева.
— Зато мы тщимся быть, — Барба улыбнулась офицеру и попросила Олли:
— Разберись с этим. Снаружи ничего подозрительного не торчит, даже ручки. Лысо, как бритая коленка.
Олли подошла, пощупала с пристрастием:
— Задачка для кретина, как говаривал па Рауди маме Орихалхо. Если нет выпуклостей — поищем впуклости.
Пальцы её пробежались по не такому уж и ровному полю, ощупывая и кое-где надавливая.
— Так. По краям пригнано стык в стык,
— Балансир? — отозвалась Барба.
— Ага, качели. Неравновесные — одно плечо куда больше другого. На продольной оси. И вроде не заперты. Хотя…
Олавирхо надавила плечом на еле заметную оспину в древней бронзе, поднатужилась — и вдавила внутрь большую часть полотна. Меньшее плечо рычага выперло наружу — со стороны могло показаться, что дверца устроена так же, как все обычные.
Изнутри хлынул свет — смутное подобие дневного.
— Ось вроде как даже внутренняя, — подытожила Олавирхо, заглядывая в широкую щель. — Пятки с подпятниками, но только вершках аж в трёх от поворота вместо одного. Чтобы изнутри тоже не догадаться.
Девушки переглянулись.
— Нас там ждут? — спросила Барба.
— Не думаю, чтобы очень.
— Проверим или снова наверх?
— Проверим.
— Мэс Грайн, нам нужны два зажжённых факела и огниво.
— Прикажете мне тоже идти? — ответил он с надеждой.
— Нет. Дорога нагрета, слуги — не самоубийцы, мы тоже гости дорогие, судьбой хранимые. Оставайся, но бди.
И, воздев тускло горящие факелы, сёстры шагнули на первую ступень. Калитка за ними повернулась и закрылась от еле заметного толчка.
Лестница была узкой, но прямой и чистой и явно хоженой. Воздух был прохладен и удивительно сух — девушки готовы были пожалеть, что оделись так тепло. С первого взгляда казалось, что и факелы излишни — стены и свод мерцали, как ясное ночное небо.
— Что это за чудо? — спросила Олли.
— Похоже, просто червячки, — пояснила Барба. — Подманивают и едят ещё большую мелочь, чем они сами. Помнишь, мы с тобой читали про пещеру Вайтомо?
— С летучими мышками конкурируют, — кивнула Олли, придерживаясь за чуть поржавевшие чугунные перила.
Так они шли долго и монотонно: пролёт сменялся площадкой, на которой загробно светились факелы, не очень похожие на их собственные, площадка сменялась пролётом, как казалось, ещё более длинным.
— Спасибо, что вниз, а не вверх, — философствовала старшая сестра.
— Хочешь сказать, что не напрасно мы доверились Грайну — ну, по поводу оборонных помещений?
— Наверное. Успеется ещё. Любопытно, кого собрались отражать эти скотоводы и землепашцы.
За такими разговорами прошло не так мало времени. Как известно, оно тянется для тех, кто ждёт неведомо чего, и рвётся гнилой нитью для людей беспечных.
Лестница
И, наконец, девушек вынесло на подобие небольшой площади, освещённое вовсе не факелами и не гнилушками, а словно жидким живым хрусталём.
— Барба, да ты посмотри! — ахнула Олавирхо. — Вот оно — сердце.
— Что-то робеют наши девицы, — с ленцой проговорил Сентемир, отодвигая покрывало с постели. — Жаль. Мы-то весь день швабрили пол и драили медяшку, как на корабле.
— Тебе так охота попробовать их на вкус? — ехидно осведомился Арминаль. — Или чтобы они от тебя отломили немалую крошку?
— Не думаю, что дело обстоит таким образом, — ответил Сента. — Намёков о том, каковы на самом деле наши проблемы, мы раскидали уйму.
— Полагаешь, девиц это остановит? — спросил Армин.
— Надеюсь, хоть замедлит продвижение. Найдётся у них за душой хоть какой-нибудь страх или нет? А, чему быть, то уж не минует. Даже хочется огрести что положено побыстрее. Как по-твоему, а им уже попалась на глаза знаменитая подводная…
— Либерея, — ахнула Барбара, поднимая факел кверху. — Библиотека.
Свод над ними был сотворён из гигантской линзы горного хрусталя, ночь колыхалась вверху перемежающимися волнами мрака и серебристого лунного света. На круглом столе посередине круглого же зала зеленовато горели странного вида лампы, больше похожие на бокал, чем на канделябр. Стеллажи простирались до самого верха, узкие галереи-променады из тёмного дерева разделяли их на горизонтальные секции из трёх-четырёх рядов. Узкие трапы вели от променада к променаду.
На полках жили книги. Благородно-старинного вида, большие и малые, поставленные вперемешку и без видимого порядка, повёрнутые тылом или фасадом, в матовых переплётах и с глянцевитыми корешками.
— Лучший подарок Тёмного Мессира владельцам, — мечтательно сказала Олли. — на котором они должны были примириться.
— Почему ты так думаешь?
— Сходились здесь за столом — и прочь враждебные мысли.
— Вы говорите верно, — отозвалось обширное эхо с полок. — И о строителе, и о заказчиках. И о том, что печатные книги, коих здесь, увы, большинство, с самого начала считались хитроумной придумкой сатаны.
— Вот как? Почему инкунабулы и палеотипы, а не манускрипты?
— Если вы желаете, то поведаю вам некую историю, — вздохнул голос.
— Конечно. Только скажи нам, девам Олавирхо и Барбаре, кто ты сам, — храбро сказала Олли.
— Вы — девственницы? — басовито усмехнулся их собеседник. — Вот уж не сказал бы. Ваши драгоценные ин-октаво сообщили мне иное. Не удивляйтесь — книги способны говорить друг с другом на своём собственном языке помимо того, на коем напечатаны или написаны. Но всё равно — слушайте.