Мириад островов
Шрифт:
— Такое же, как у моего отца. Теперь я его знаю.
— Тогда я передаю тебя в руки мейстера Трискеля и тех, что составляет с ним триаду — Ахмеда и Ольгерда.
И отступил в сторону.
Ахми дотронулся до плеча женщины, подтолкнул к центру:
— Свечкой опускайся. Как в чинном поклоне. Типа риверданс… реверанс.
Другой парень, чуть постарше, тем временем на вытянутых руках подал Трису широкий скимитар.
— Как тебе — не надо плаху под грудь подоткнуть для упора? Или блестяшку какую впереди в землю воткнуть, чтобы на одну её смотрела? —
«Я-то думала, что они хором преклонят колени, как в фильмах, и начнут прощения просить».
— А то повязки наложить. На глаза и руки-ноги. С ними легче, если в голове не закружится и равновесие…
— Спасибо за заботу, уж как-нибудь справлюсь. Муж войны всё-таки, — чуть более звонко, чем требовалось, проговорила женщина.
— Постойте, — вдруг твёрдо вступила Орихалхо. — Кади Салахэддин! Все забыли древний обычай, но я и ты сам — мы-то помним. Заместитель преступника, если хочет, может пойти до конца. Я хочу.
— Дать себя в обмен или в придачу ты можешь, подарить супруге свободу — нет, — с некой печалью проговорил судья.
— Я понимаю. Такая возможность истекла ещё вчера.
— Орри, судья, но я-то не согласна! — вскричала Галина. — Мне ведь как раз нужна свобода.
— Гали, я хочу подарить тебе хоть немного времени.
«Если уж ты моей любви не разделяешь».
— И мне без тебя придётся куда хуже, чем наоборот.
«Как открылось только что».
— Вот уйду — все равно не смогу тебе помешать, — обречённо сказала Галина. — Твори тогда что знаешь. Но не прежде.
А Орихалхо, не торопясь, снимала с себя бесчисленные низанья и подвески, вешала на руку, согнутую в локте.
— Что же, — Салахэддин возвысил голос, — это странно и печально, однако право есть право. Господин Трис, ты сможешь с равной чистотой сработать дважды?
Тот поклонился:
— Мы говорим так. Первому достаётся большая острота, второму — лучшая меткость. Пускай бросают жребий.
— Орри, да не могу я так, — простонала Галина. — Ахми, мы с тобой ведь начали уже.
— Вот ведь задница, — пробормотал Трис до того явственно, что первые ряды услышали более короткий вариант. — Предупредил ведь насчёт стрижки и бритья. Теперь вон держи, Ах, одну бабу за локти, Оль — другую за косу. Мэс, учти, тебе двойной удар будет: один по волосу, скользящий вроде бритвы, другой поперёк шеи.
На трибунах тем временем происходила странная возня. Кади прислушался — и вдруг сделал рукой непонятный жест:
— Все остались на своих местах. Это же…
Со стороны замка по крутым ступеням двигался мужчина, держа на одной руке нечто увлечённо вопящее, другой — время от времени производя отмашку белой тряпкой. Отчего-то люди буквально шарахались, когда он проходил поблизости. Вот он подошёл так близко, что Галина смогла его разглядеть.
Вчерашний лихой курьер. Наездник Белуши.
И на руках у него — дочка её самой.
Подошёл, утвердился в центре, чуть отодвинув декорации в сторону — и судью, и палача с его оружием, и мальчишек-подмастерьев, и супругов, готовых мужественно
— Вот какое дело, мои любимые граждане, — заговорил он. — Насколько я в него вник. Закон и справедливость — оно, разумеется, прекрасно. Вообще замечательно. Однако обратим внимание вот на это.
Поднял девочку за подмышки над своей головой и хорошенько встряхнул, отчего покрывальце окончательно свалилось на песок. Похоже, малая дико образовалась всему этому, потому что заболтала в воздухе ножками и заверещала куда громче прежнего, бодая мужчину пятками в нос и глаза.
— Вот эта юная особа, по решению суда, угодила непосредственно в первое семейство Верта. Ну, самую малость с левой стороны. И главные тяготы попечения о сироте лягут вовсе не на моего брата Рауди. Не на мою милую Зигрид, которая так уж это самое дело любит, что приспособить к основному королевскому занятию её удаётся от силы раз в году. А непосредственно на меня.
Раздались нестройные смешки.
— Ибо все усилия моей жены уходят на вынашивание, вскармливание, тетёшканье и сюсюканье. Вот я и спрашиваю: за какие грехи мне всё это?
Смех возрастал — и вдруг, словно по мановению волшебного жезла, оборвался.
— Я не собираюсь оспаривать приговор и тем более снимать вину с дам Галины и Орихалхо, — продолжил король куда суше. Но у владыки есть право помилования, столь же неотъемлемое от его природы, как право реки — течь в море, а молнии — бить в рудную жилу. И я ныне им пользуюсь. Нет, разумеется, это не означает того, что всё произошедшее стёрто, предано забвению и стало небывшим. Ничто не может возвратиться на круги своя. Поэтому слушайте мое слово!
Я заменяю смерть высылкой на один из островов приграничной цепи. Кажется, вы все в своём патриотическом восторге забыли, что игнья Гали и давно к этому приговорена. Поскольку мэса Орихалхо пожелала разделить участь супруги, она также отправится с игньей Гали. На так называемой казни она уже вдоволь поприсутствовала. Мой братец Рауди уже обосновался на упомянутом островке и весьма тревожится, как бы не остаться одному. Даже без дочери. А теперь…
Он почти не глядя сунул девочку вместе с белым одеяльцем Орри — кроха немедленно потянула в рот одну из наиболее устрашающих бусин — и поманил рукой собравшихся.
— Теперь просьба не толпиться, аки стадо баранов, а разойтись. С каждым, кто замешан, я поговорю в своё время, коего у меня мало до крайности. Но обеих дам хочу здесь и немедленно. Простите, так утомлён событиями, что вроде как неточно выразился. В общем, разрешите пригласить обеих вас в королевские покои для приватной беседы.
Эти покои отличались от их собственных куда большими размерами и полным отсутствием дорогой обстановки. Правда, импортный письменный стол в поздневикторианском стиле впечатлял. И матрас вышиной под самое колено, куда они трое уселись. Прислуги вокруг не толклось никакой. Кьяртан выволок из-под стола жёсткий табурет, из ящика — бутылку и стаканчики. Поставил второе на первое и разлил вино.