Мириад островов
Шрифт:
Кажется, он попробовал удержать слёзы — оттого финальная улыбка вышла кривоватой.
— Знаешь, я непременно вырвусь. Приеду повидаться.
— Не торопись, Я думаю, вокруг острова снова кордон поставят. Уже из-за меня.
— Что, снова Белая Хворь?
Галина кивнула:
— Разгулялась. Опять жиром смазывать, снова растирать от онемения. Надеяться на лучшее. Как говорится, праздник, который всегда с тобой.
— Хоть весточку пришли. Я распоряжусь дать тебе обученных почтарей в клетке.
— Если хочешь. Полагаю, твой Рауди и твой…
— Только не о таких.
Оба посмотрели друг на друга и, наконец, рассмеялись.
После долгой качки и скуки, которые донимали всех, за исключением младенца, рулевой, наконец, крикнул:
— Лево по борту остров, Явно тот самый — белые турманы как вылетели из клетки, так и не вернулись.
Вдали сияло нечто золотое на белом — снегу или тумане. Сверху опускался купол чистейшей голубизны, заключённый в оправу радуги, по сторонам летели подгоняемые верхним ветром облака.
Причалили, выставили сходни. Первой спустили с них Галину, для чего понадобились усилия двух крепких гребцов, мужа и большая плетёная корзина. Расстелили на большом камне плащ, усадили беременную. Было тепло, несмотря на зиму, — южный ветер тянул долгими влажными порывами, колыхал длинные сухие стебли.
Свели Орихалхо с девочкой. Та для уюта сидела в особом заспинном мешке и вертела головкой во все стороны. На море она заметно подросла. Потом стали спускать грузы.
— Сразу тент натягивайте, как бы дождь не налетел, — командовала Орри.
— Без надобности, — возразил рулевой. — Вон там грот сухой. Здесь единственная бухта, куда можно пристать, вот хозяин и озаботился о складе.
— Загон для мулагриц он тоже оборудовал?
— Орри, не беспокойся, они всё уладят, — Галина подвинулась на сиденье, показала — сядь рядом. — Это ковыль, пырей или рожь вокруг?
— Одичавшая пшеница.
— Почти по Шишкину — был такой рутенский художник. Там ещё посерёдке дуб выписан.
— Будет тебе и дуб, и целая дубовая роща вокруг тихой воды. Внутри острова, где ещё остались не пепелища, а несколько заброшенных домов. Лучший собирались окурить серой и проветрить к нашему приезду. Ты понимаешь, что именно здесь?
— Твоя родина. Чумной атолл.
— Да. Не боишься той, что дремлет столетиями?
Галина обняла подругу:
— Только не с тобой.
— И не с Рауди, верно?
Они дружно встали, замахали руками. Потому что к ним уже скакал Аль-Кхураб со всадником на спине.
Рауди соскочил с седла, щёлкнул дитя по носику, обхватил юный живот обеими руками — сильными, горячими. Сказал вместо «здравствуйте»:
— Ух какой. Долго тебе ещё его таскать, Гали?
— Да месяцев шесть-семь, пожалуй. А там, глядишь, и сама ножками пойдёт, — рассмеялась женщина.
— Уж я ждал-дожидался. И на море во все глаза смотрел. Ну а когда эта пара в небе закувыркалась — понял: близко.
— Ну что ж, показывай жильё. Погоди только — Сардера на берег сведут, — сказала Орри. — я-то, может быть, за твоей спиной и помещусь, но вот живот твоей любимой —
— Любимая у нас с тобой одна. Я не ревнивый. Я, может быть, тебя покрепче её самой люблю.
Дом стоял на особицу, не так далеко от деревни, чтобы трудно было навещать довольно ещё крепкие службы, но и не настолько, чтобы лицезреть давнюю беду. Некрашеные брёвна были соединены лианой, которая от возраста закаменела, внутри было чисто, вдоль стен стояла мебель: лавки и сундуки.
— Своя обстановка, родная, — объяснил Рауди. — Починять только пришлось. В тех избах и столы имеются, и кровати, но я пока не рискнул. Здесь-то поветрие факт не гуляло.
— Точно знаешь? Откуда? — спросила Орихалхо.
— Не ты, что ли, уходя, запись оставила? — ответил он. — После тебя и передо мной тут разве братья Езу гостили — они отчаянные. По смыслу темновата, надо отметить. И размер никакой, и рифмы самые обыкновенные. Но на слух звучит красиво. Я по ней ещё в чистописании тренировался.
Он открыл сундук и вынул лист пергамена с щедрыми завитками и росчерками, потом клочок сероватой бумаги величиной с мужскую ладонь.
— Вот, полюбуйся. Рука у меня, пожалуй, не так тверда, как раньше.
— Хорошо весьма, — нетерпеливо ответила Орихалхо. — Да ты оригинал нам подай!
На клочке изящным, почти женским почерком были выведены строки:
Здесь оазис тёплой земли посреди навсегда опустевших морей,
Непочатая воля, рай для зверья, радужный путь во дворец.
Я лишь гость одинокий с ключом от запретных дверей,
От дрожащих в смятении струн, от хрустальных сердец.
Ухожу весь в слезах, не прощаясь — не сыскал меня охвативших рук.
Девству и чистоте не причастен, к себе неспособен на жалость.
Хоть не мир, но война и мятеж утвердились во мне и вокруг,
Хоть не ищут меня, не зовут — только здесь я останусь.
«Почему же Орихалхо не возражает? — думала про себя Галина, скользя глазами по удивительным строкам. — Морянские пленники, да ещё и дети, скорей всего были неграмотны. И бумага особенная — отец научил меня разбираться в здешних сортах. Каменное волокно вроде асбеста, однако не ядовитое. На вид неказиста, но не подвержена гнили и сухости, в огне не горит, разве что тлеет. На такой секретные агенты пишут».
— Галина, ты что застыла так надолго? Очнись, — позвал её добродушный голос мужчины. — Орри вон говорит — на твёрдую землю стали, домом обзавелись, пора девчонку нарекать. Как ты хочешь?
— Олавирхо, — нисколько не задумываясь, ответила она. — А ту, что родится в начале осени, — Варенькой. Барбариской. Барбари.
«ЗДЕСЬ Я ОСТАНУСЬ».
Оглавление
Пролог
Авантюра первая
Авантюра вторая