Мирон сын Мирона
Шрифт:
Король продолжал спокойно:
— Вернёшься в Райрон и казнишь князя, и наведи там порядок, чтоб не было необходимости держать там лишние войска. Ты меня понял? — выждал секунду. — Я не слышу, герцог! Ты понял приказ?
— Это моя земля, и я буду сам править ею, без ваших советов, и казнить буду того, кого считаю нужным…
Король снова попытался ударить его, но Идвар успел отступить назад и в бок, избегая удара по лицу, отдёрнул и голову, всё так же не сводя взгляда.
— Да как ты… смеешь?
— Вы имеет возможность в своей земле
— Знай своё место! Я — сеньор, а ты — слуга, и не указывай мне, что делать…
— Я исправно плачу вам налоги из Райрона, почему вы вмешиваетесь в мои дела?
— Райрон — земля короля! Моя земля! А ты — мой слуга, мой вассал, и жизнь твоя, твоей жены и вашего ребёнка в моих руках, я буду решать, что с вами сделать…
— В таком случае, я буду защищаться!
— Ты должен выполнять приказы!
— Я не считаю их целесообразными…
— Я накажу тебя, я приду к тебе с войсками, ты заговоришь по-другому… Мальчишка! Негодный мальчишка! Я знаю, откуда веет этот ветер… Это всё райронские настроения, я разгребу это змеиное гнездо, что ты свил там со своей жёнушкой… Я убью вашего ублюдка, а твою жену отдам солдатам, ты ещё будешь умолять меня, чтобы я сохранил тебе жизнь, ты будешь рад быть хоть оруженосцем, хоть конюхом у меня, последним слугой… Вот увидишь…
— Вы не посмеете… вас не поддержут…
— А кто посмеет? Кто будет против?
Идвар почувствовал, как в груди, под сердцем, поселился страх, он сможет, он, в самом деле, сможет сделать то, что обещает. У него хватит сил. И ненависти хватит…
— Вы вымещаете зло на мне, за то, что у меня всё благополучно, за то, что я справился в Райроне, вы же думали по-другому… Вы хотели войны там, хотели выставить меня дураком, поэтому и на ней женили, и туда же послали, чтоб меня ненавидели там, чтобы и она меня ненавидела. Вы хотели посмеяться надо мной, ведь Мироном у меня всё получалось… — Идвар говорил быстро, не сводя глаз с лица короля. — А вышло всё по-другому… иначе… Я справился там, войны нет, хотя меня там и ненавидят… И я люблю свою жену и своего Уарда… А вам не повезло… Удача оставляет вас, ваш любимый сын должен будет передать трон не своему сыну, а моему…
— Уарду? Ты сказал, Уарду? — король перебил его, мгновенно сменяясь в лице.
Идвар нахмурился, не понимая вопроса.
— Ты назвал его Уардом? — переспросил король.
— А что такого? — Идвар удивился вопросу.
Король Эдуор побледнел лицом, глаза его лишь оставались чёрными, как уголь.
— Никогда, слышишь, никогда я не позволю пока живу, чтоб даже близко к трону… Никогда! — повысил голос, сверкая глазами.
— Это незаконно… —
— Ни тебе, ни детям твоим, ни внукам — никому!
— Почему?
— Убирайся с глаз моих, ублюдок… Захотел тоже… Не будет твоего рода… никогда не будет… Огнём сожгу, убью всех, но чтобы позволить тебе? Никогда! Убить тебя надо было ещё в детстве, когда родился… чтоб вслед за матерью потаскухой… Нагуляла тебя, родила ублюдка… В подоле притащила грех на свет божий… — короля понесло, он даже не думал, что говорит, кричал бессвязно, обрывками мыслей, словно вслух думал. А Идвар с каждым сказанным словом короля на ногах еле-еле держался. Сердце разрывалось. Нет! Нет! Нет! Быть этого не может…
— Неправда… Неправда… — шептал еле слышно.
— Сама умерла, мне тебя оставила, чтоб сам позор этот всю жизнь нёс…
— Неправда… Я не верю…
— Как последняя… родила и сама, поди, не знала, от кого… Слуга какой-нибудь вшивый ублажал похотливую…
— Нет!
— А ты теперь трона захотел, для себя, для сыночка… Не будет! Ничего не будет… Убирайся! Радуйся ещё, что живой, что хоть что-то умеешь… Что не убил с горячки ещё мальчишкой… Не выбросил по-доброте душевной… Убирайся, и помни об этом… О жизни, подаренной…
Идвар и сам не помнил, как вышел из зала, на слабых ногах спустился по лестнице куда-то, сел на корточки у окна башни, сжался от боли, что сердце разрывала на части, и расплакался, как мальчишка много-много лет назад.
Пощёчины не возымели действия, как было когда-то, король сумел найти другой способ, жестокий способ, но тоже сумел вызвать слёзы, как когда-то давно.
Плакал и сам себя не ощущал, никого и ничего не видел, кроме боли своей, что жгла изнутри, не давала покоя.
Нет… Не может быть… Это неправда…
Он мог сказать это по-другому, подобрать другие слова, вообще не говорить об этом, раз двадцать шесть лет не говорил, но он сказал, сказал именно так и именно вот этими грязными словами, обвиняя его, предъявляя претензии в том, что не лишил жизни. И эти слова звучали в ушах, звенели в сердце, сохранялись, врезаясь с болью, с кровью, на всю жизнь.
Господи… Ну, почему, почему, именно так?..
Он плакал, и слёзы уносили эту боль, делали её не такой острой, она приобретала совсем другой вид, она не вызывала больше новых слёз, но она рождала злость и желание бороться.
Проклятый король! Будь ты проклят!
Пожалел? Не убил? Не выбросил? Жизнь подарил? Зря! Ты ещё пожалеешь об этом! Пожалеешь, что жалость свою, сострадание прошлого вот так плюнул в лицо…
Идвар, стиснув зубы, спускался по лестнице вниз, туда, где ждали его его телохранители. Домой! Только домой!
Молодые рыцари в облегчённых кожаных доспехах обернулись к герцогу.
— Готовьте лошадей, поторапливайтесь…
— Уже едем? Сейчас? — переспросил кто-то.
— Да… — голос был сухим, отрывистым, даже злым, может, поэтому никто и не стал задавать вопросов.