Мировая девчонка
Шрифт:
— Здравствуйте, я вас слушаю, кто звонит?
И было в немудреной интонации вопроса столько обертонов, как выражается Ирка, что Александр Борисович непроизвольно довольно громко хмыкнул. И тут же последовал новый вопрос:
— Извините, я не поняла, чем вызвана ваша ирония?
— Да никакая не ирония, Дина Петровна, — засмеялся Турецкий. — Здравствуйте. Сосед ваш беспокоит, меня Александром Борисовичем зовут. А фамилия — Турецкий. Может, приходилось слышать?
— Здравствуйте, ну, как же! — в ее низком голосе, можно сказать, глубоком контральто, появилось тепло. — Не далее, как вчера…
— Увы, я оказался единственным свидетелем Сашиной гибели. Едва и сам не сыграл в тот же ящик… Но дело не в этом.
— А в чем?
Нет, не услышал в вопросе Турецкий явного интереса к своей персоне. Значит, тетя Маша блюла договоренность. И, вообще-то, с какой стати и о каком интересе может идти речь? Но надо ж было протянуть хотя бы тонкие ниточки для пробуждения взаимного интереса.
— Вы удивились, а я не иронизировал. Просто не ожидал услышать такой голос, — он подчеркнул «такой», — низкий, глубокий, почти оперный, хотя, как мне стало известно от тети Маши, вы — педагог в институте, да?
— Да, я преподаю… А вам нужна консультация? Что-нибудь связанное с нашим педагогическим университетом?
— Молодец, теть Маша! Умеет хранить тайны.
— Я не поняла, извините, какие тайны?
— Если разрешите к вам заглянуть, то обязательно узнаете. Вы где живете?
— Вас номер квартиры интересует? Так это над вами. У вас, кажется, сорок восьмая, а у меня — пятьдесят вторая.
— Ага, двушка, отлично представляю. Мы с супругой полтора десятка лет в такой прожили. Напротив нынешней моей. Ну, так я поднимусь?
— Пожалуйста, только не обращайте внимания на некоторый утренний беспорядок.
Александр Борисович осмотрел себя в зеркале и остался доволен. Нормальный для своих паспортных данных мужик, бритый, можно и одеколончику — но самую малость, чтоб не разило, а только навевало. «Старые и некрасивые» женщины особенно ценят в мужчине сдержанность — во всем, кроме… Но об этом будем думать потом, по возвращении, решил Турецкий.
Он не хотел выглядеть запыхавшимся мальчишкой, поэтому поднимался с достоинством, не торопясь. И так же, с достоинством, позвонил у двери — коротко, два раза. Услышал шлепающие шаги и поворот замка. Дверь открылась.
И это у нее называется — старая и некрасивая?! Турецкий первым делом захотел вернуть собственную челюсть на место, полагая, что она у него безвольно отвисла. Ну, Ирка! Это ж надо такое сочинить!..
Женщина с пышным узлом роскошных, пепельного оттенка, волос смотрела на него удивленно, потом словно смутилась, кашлянула и отступила в прихожую.
— Здравствуйте, заходите, Александр Борисович. Что вы так смотрите?
— Как? — «Старая, — мелькнуло в голове, — из-за цвета волос, что ли? Глупости!»
— Странно. Будто видите впервые, а мы ведь когда-то были даже знакомы. Правда, очень давно. Наверное, за гранью… веков? — она улыбнулась, и ее удлиненное, суховатое и несколько аскетическое лицо словно бы расправилось, подобрело и стало как-то необычно привлекательным. — Вы не помните, я вижу. А ведь было время, вы часто встречались с моим бывшим супругом. Володя, художник с Мосфильма, забыли?
— О, Господи! — воскликнул Турецкий. — Ну, конечно!
— К чему? — она засмеялась.
— А сам не знаю… Надо подумать. Так можно войти?
— Прошу, конечно. Если не возражаете, то, пожалуйста, на кухню. А я вас кофе угощу. Сама собралась, да вы как раз позвонили. Не против?
— Наоборот, с удовольствием!
«Стоп, Турецкий, не гони коней! — остановил он себя. — Ты — по делу, а не флиртовать!..» «Хотя одно другому никогда не мешало», — возразил внутренний голос.
Нет, но как же все-таки годы меняют человека! Была ведь эта Динка тощей и совсем не привлекательной девицей — возможно, с тех лет и запомнила ее Ирка. И на том своем воспоминании зациклилась. А сейчас это была дама с восхитительным голосом, и все необходимое привлекательной женской фигуре у нее тоже находилось на своих местах, вот разве что некоторая сутулость. Но ведь это вполне исправимо. Надо только распрямиться, — и физически, и по жизни — вообще. Турецкий уже размышлял так, будто сам собирался немедленно приступить к необходимым исправлениям.
Прекрасно зная расположение комнат в такой квартире, Турецкий прошел на кухню, повернулся и увидел, как следом за ним вошла Дина Петровна. Вот теперь он сумел разглядеть всю ее фигуру, не то, что в полутемной прихожей. И вовсе она не старая, врала Ирка. Скорее всего, ее ровесница, если не моложе. Володька-художник, кажется, был на целых три года младше Александра, и брать в жены девушку старше себя вряд ли бы захотел. Впрочем, художники — народ странный.
— Садитесь, — Дина улыбнулась, и лицо ее приняло лукавое выражение, — и расскажите мне, отчего все же вы иронически хмыкнули, услышав мой вопрос, и что у вас за тайные такие переговоры с тетей Машей?
— Честно?
— Ну, не знаю, как вы привыкли у себя на службе… Хотелось бы правды. Или не надо?
— Ладно, скажу, только не обижайтесь на меня, обещаете?
Она, по-прежнему стоя у двери, одетая в туго обтягивающий ее халатик, жестом показала, что никаких обид быть не может. Вот же балда — прекрасная фигура! Ну, Ирка!
— Я, правда, после всяких неприятных событий многое позабыл. И когда вчера у меня совершенно случайно возник разговор с теть Машей, то никак поначалу не мог вас вспомнить. С Володькой-то вы у меня не ассоциировались, да и были совершенно другой — худющей и длинной.
— Да, — засмеялась она, — он вешалкой меня обзывал. Были такие — вертикальные, полированные палки на ножках и с крючками поверху — по окружности, помните?
— Ну, как же! И прибавьте еще возрастное смещение. Встречаю старых знакомых, гляжу: Боже, как они постарели! Забывая, что они — это и я тоже.
— Кажется, я поняла, — сказала она мягким и низким голосом, от которого у Александра Борисовича вмиг стало томительно где-то в области живота, и снова засмеялась. — Думали, думали и вспомнили, что вешалка — уже старая и совсем некрасивая… А если чего и осталось?… То ничего не осталось, верно? Одни крючки, — и в упор взглянула с печальной улыбкой.