Мировая история в легендах и мифах
Шрифт:
Он опять взял ее руку, поцеловал запястье и смотрел на ладонь, словно пытаясь прочесть ее судьбу (О, как хорошо, что будущего Исабель по ней он видеть не мог!). Женщина смотрела на Христофора с нежностью, к которой почему-то примешивалась жалость.
— Я начертил карту. Я знаю, где опять искать этот поток. Все время, с тех самых пор, как мы вырвались оттуда, меня мучает мысль, куда эти потоки несут корабли и как долго? Что, если в их появлении есть закономерность — как, например, в приливах и отливах у берегов Англии? И если есть такие, что текут на запад, то, возможно, есть и те, что текут на восток… Вот этого нельзя узнать из книг. Только море может сказать навигатору об этом. Однако… когда попадаешь в эту стремнину, особенно ночью… — Он замолчал, будто вспоминая. —
Тихо, нежно Исабель спросила:
— Как тебе удалось преодолеть свой страх?
— Желание узнать, куда несет этот поток, оказалось сильнее. Тогда меня вдруг и осенило: а что, если это Господь показывает мне путь к новой земле? Возможно, не зря я назван в честь святого Христофора, который перенес Христа через воду. Да, я грешник, великий грешник. Но и святой Христофор до своего обращения был грешником и даже язычником. Нашим миром уже давно правит зло. Магометане, разрушившие столицу греков и захватившие Маге Nostra, — наше заслуженное наказание за грехи. Однажды я встретил на корабле одного благочестивого бенедиктинца, который много говорил мне о Спасителе и вере, и все звучало складно. А потом этот монах хладнокровно перерезал горло одному человеку, который был… добр ко мне и которого я считал отцом, а потом этот монах сжег наш корабль со всей командой. Никто не выжил, и только меня Господь вынес из огня живым. Почему только меня, не знак ли это? Возможно, монах был безумен. А возможно, явился еще одним знаком близящегося Конца света, посланным мне Господом? Чтобы я, неразумный, понял наконец свое предназначение! Разве не избирает иногда Провидение даже грешников на дела праведные? Зло вездесуще. Сколько еще осталось, пока наш мир не истощит терпение Господа? Спасение — в новой земле, там будет все иначе.
Исабель смотрела на него с изумлением, завороженная произошедшей в Христофоре переменой, и думала: «Кто он — Кристовао Коломбо? Навигатор, картограф, лавочник или проповедник? Говорит хорошо и впечатляет, несомненно впечатляет! На Альфонсо Португальского и принца Жоана все это подействует вряд ли, а вот кастильский двор… королева… В Кастилье его бы слушали более внимательно! И кто знает, может быть… Но генуэзец прав: начать надо с аудиенции у Альфонсо. Несомненно стоит попробовать. Поговорю с донной Браганса».
— Откуда в тебе все это, lanarius? — в глубоком раздумье спросила она.
— Я не знаю, — ответил он веско.
И повторил так, словно уже спрашивал об этом себя самого и не получил ответа:
— Я не знаю.
Христофор поднялся, отошел к окну, заслонив собой свет, и торжественно прочел давно заученное наизусть, начав едва слышно и постепенно возвышая голос, как делают опытные проповедники: «Так, ждут Меня острова и впереди их — корабли Фарсисские, чтобы перевезти сынов твоих издалека, и с ними и серебро их, и золото их во имя Господа Бога твоего». Это — пророк Исайя. И он говорит, что можно доплыть и вернуться. Осталось только сделать.
Он сказал о сокровенном и по-птичьи резко обернулся на нее: не посмотрит ли опять с издевкой?
Исабель смотрела очень сосредоточенно, словно сейчас принимала какое-то только ей ведомое решение. Христофор долго не отводил от нее глаз, потом вдруг подошел к ней, опустился на колени, сильно и нежно прижал к себе. Она застыла в его руках, изумленная теперь еще сильнее, чем его неожиданной проповедью, не отвечая на объятие.
— Прости меня, я был резок. Не выношу унижений. Ты приказывала мне как слуге. Но донну Перестрелло спасло то, что она влечет меня, как все неизведанное.
— Тебя, навигатор, тоже спасло только то, что ты не обманул моих ожиданий, — сказала она, легонько, но решительно отталкивая его.
Он разочарованно поднялся с колен и сел рядом с ней, удивленный.
Он ничего еще не знал о том, какие у донны Исабель имелись для него планы…
— Оставим нежности. Лучше послушай меня, генуэзец. Ты умеешь говорить. И делаешь одно совершенно правильно: ты явно ищешь
Она сейчас имела в виду себя и свою Судьбу, а не его, но Христофор понял по-своему.
— Я поговорю с моей покровительницей, донной Браганса. Она пользуется большим влиянием при дворе и, возможно, поможет устроить тебе аудиенцию у короля. Но надежды на успех мало. Очень мало.
«Только не переусердствуй в стремлении поразить!» — подумала Исабель, но почему-то этого не сказала, скорее всего — чтобы не давать ему напрасной надежды, если ничего не получится. Устроить аудиенцию такого рода было действительно неимоверно сложно, к тому же время было плохое — кастильский и португальский дворы были как раз заняты переговорами и примирением после войны.
— И скажите мне еще одно, донна Исабель. Почему столь благородная и богатая дама так рискует — собирает сведения и передает их кастильскому двору… Разве это — занятие для вдовы капитана-губернатора острова Порту-Санту?
— Я прекрасно знаю, о чем еще ты хочешь спросить: почему владелица острова на Азорах ночует у вас, в вонючей Нижней Альфаме? Я отвечу тебе. Если Бартоломео позовет меня на дно морское, я пойду за ним и туда. Хотя больше шансов у нас обоих — сгинуть…
Разочарование Христофора оказалось сильнее, чем он ожидал. Он-то полагал, что они уже почти поладили, он-то уверился, что встретил необыкновенную женщину, а оказалось… Романтическая престарелая дура, влюбившаяся в парня моложе себя. Ему ужасно захотелось сказать Исабель, так обманувшей его ожидания, что-нибудь хлесткое, унизительное, обидное, но это было бы сейчас крайне непредусмотрительно, и он только равнодушно, чересчур равнодушно пожал плечами. И с тревогой подумал вдруг, что ведь сам он так и не смог внушить ничего подобного ни одной женщине, за все эти годы привыкнув лишь покупать любовь. И теперь до ломоты в зубах позавидовал брату.
Она прекрасно его поняла, улыбнулась и дотронулась до его пальцев. Он резко отдернул руку.
— И откуда ты взял, что я — богата? Бывал ли ты когда-нибудь на Порту-Санту?
— Нет, но проходили часто, — буркнул он.
— Остров Порту-Санту отнят у меня родней мужа сразу после его смерти: в браке со мной Перестрелло не имел сына, наследника, — только дочь. Мою Фелипу. Дочерям не оставляют островов. Да завещания и не было: муж страдал старческим безумием. Так что нашим островом владеет сейчас некий Педро да Кунья, дворянин с Мадейры, муж моей падчерицы, дочери Перестрелло от первого брака. Высокомерный, наглый и толстый как бочонок, с целым выводком детей. Защитника у нас с Фелипой не было, вот да Кунья и обосновался там надолго, построил дом на Vila Baleira. Наш дом разрушается, в нем гнездятся летучие мыши и гуляет ветер. В общем, я — без средств. Вот почему я делаю то… то, что я делаю.
На башне неподалеку зазвонил колокол: наступил полдень. Они сидели молча, пока доносился колокольный звон.
Конечно, она не стала говорить ему, что сейчас ей совсем некстати вспомнились одинокие зимы на Порту-Санту, когда муж, сидя в своем огромном кожаном кресле в библиотеке, похожей на башню маяка, старательно, высунув язык, как делают мальчишки или взрослые сумасшедшие, исписывал тетради и вообще любой кусочек бумаги, попавший ему под руку, бессмысленными волнообразными линиями и черточками и повторяющимися фразами и словами. И потом, заговорщически хихикая и озираясь, обязательно прятал каждый такой кусочек и книжицы свои — засовывал между половицами или закапывал в саду. Эти подробности Христофору совершенно не нужно было знать.