Мировая история в легендах и мифах
Шрифт:
Эльмина. Огонь
— И о чем ты только толкуешь с этим безумцем? Он же безумец, хоть и монах. Да простит меня всемогущий Христос и Пресвятая Дева! — сказал Ксенос. Вопрос Христофору он задал по-португальски, «Пресвятая Дева» сказал по-кастильски, а «Христос» произнес по-гречески. И перекрестился, привычно воздев глаза на просмоленный до черноты потолок капитанской каюты (он возлежал на толстом тюфяке поверх своего огромного резного сундука):
— Прежний корабельный духовник, брат Винсенте, был на человека
Море было спокойным. Они везли вино с Мадейры в Африку, в португальскую колонию в устье Золотой Реки, и капитан уже продегустировал часть груза.
— Почему ты называешь Корвина безумцем? По-твоему, каждый, кто не желает стать твоим собутыльником, — безумец? — спросил Христофор, не отрывая взгляда от карты.
Капитан передумал спать и сел на тюфяке, наблюдая, как Христофор привычно выверял курс и делал записи в корабельном журнале, облокотясь локтями на капитанскую столешницу и обмакивая в намертво прибитую к столу оловянную чернильницу щербатое перо, до того обтрепанное, словно гусем, из задницы которого его вырвали, когда-то пыталось поживиться несколько зубастых лис одновременно. Над столом с ломкими пергаментными портоланами мерно раскачивался, хрипло скрипя цепью, большой лантерн: в просмоленных «норах» корабля всегда было темно, как в гробу, и огонь над столом навигаторов никогда не гасили.
— Так что, этот помешанный, видать, еще не говорил тебе о своих островах и пророке Исайе? — хохотнул Ксенос. — Он мне этим все уши прожужжал — бросить все и плыть на запад от Азор к каким-то островам через океан. То умоляет, то грозит небесной карой и Концом света. Словно утопленник, шляется по кораблю в своем капюшоне, постится да толкует про светопреставление. Не нравится он мне. Да и кашель у него плохой, кровью харкает, перезаразит нас всех. Из единого сострадания к его жалкому виду и благочестию не гоню его.
— Он жизнь мне спас. Ты же знаешь.
— Да, спас, — вздохнул Ксенос. — Вот только откуда появился он в море ни с того ни с сего? Да и о карраке «Белая голубка» ни в одном порту никто не слышал. И про его обитель на Азорах надо бы порасспрашивать. Где, говоришь, она?..
Христофор и впрямь проводил все больше времени в разговорах с доминиканцем о землях на западе. Его поражала целеустремленность монаха: больной, одинокий, проницательный и одновременно полубезумный, скитается он вот так с корабля на корабль, старается убедить людей плыть на запад к новой земле, а люди не слушают и потешаются над ним.
Ветер посвежел. «Пенелопа» по-старушечьи охала и скрипела деревянными «костями», взбираясь на очередную волну, все сильнее раскачивался большой масляный фонарь, от него ароматно пахло теплым оливковым маслом — единственный приятно пахнущий предмет в капитанской каюте.
Христофор поднял голову от карты побережья Западной Африки и увидел, что Ксенос сидит на сундуке и смотрит на него мутным, жалким взглядом выброшенного за ворота состарившегося пса. Христофор словно впервые увидел поседевшие космы капитана, его огромные сизые мешки под глазами и совсем белую,
— Ксенос, так ты не веришь, что есть острова на западе? — спросил Христофор, ему почему-то хотелось, чтобы Ксенос в них верил.
— Да сто раз слышал я россказни про них в канарских и азорских тавернах за чаркой! — энергично отмахнулся капитан. — Про что только не врет наш брат мореход. Змеи да кальмары больше корабля! Киты величиной с остров! Русалки с хвостами и вот такими здоровенными титьками! Что-то, сколько ни плаваю, ни одной не увидел, а жаль! Все это байки, старые, как море.
— А если не байки, а если и в Библии есть про неоткрытые острова? У Пророка Исайи вот…
— И-и-и, забил монах тебе голову своей деребеденью! После того как пристал ко мне с этими своими островами на западе, ну, прочитал я из этого Исайи в корабельной Библии от нечего делать: как в бреду кто говорил или в подпитии, прости меня, Пресвятая Дева. Вот предсказал этот твой пророк, например, что Иерусалим вернется к иудеям… — Ксенос засмеялся. — Ты подумай: сколько народов, сколько войск христианских и басурманских за него бились, бьются и наверняка будут биться, и вдруг достанется святой этот город лекарям, казначеям, толмачам да менялам, у которых и войска-то никакого нет! Говорю тебе, не забивай этими пророками голову!
Христофор взглянул на него с ужасом.
— Замолчи, Ксенос! Накличешь беду на наши головы!
Он хотел было добавить, что это ведь Исайя предсказал приход Спасителя, но промолчал из опасения какого-нибудь еще более непотребного капитанского богохульства.
Ксенос вздохнул с нетерпеливой досадой: он явно устал от этой духовной беседы, к каким не имел склонности, даже будучи трезвым. И вдруг махнул рукой, чуть подался вперед на своем сундуке и, понизив голос, крайне многозначительно проговорил:
— Ты все это богословие лучше монахам оставь. Тут вот какое дело: нам надо один груз доставить из Африки в Лиссабон.
Христофор смотрел на него обеспокоенно:
— Что за груз?
— Слушай, от кого-кого, а от тебя я скрывать не буду: в Африке может быть жарко, — произнес он с загадочной многозначительностью, которая уже начала не на шутку раздражать Христофора, и усмехнулся собственному остроумию. — Зато, если провернем это дельце, будем обеспечены на всю жизнь. Одного старого знакомого, португальца, встретил я в порту Тарафала, на Кабо Верде.
Пауза Ксеноса затянулась. Христофор смотрел испытующе и нетерпеливо:
— Ну, и дальше что?
— А вот то! Звали его Однорукий, потому что правую руку ему отрубил один турецкий сукин сын, у которого мы были рабами, в плену на Берберском берегу. Мы подкупили тогда одного рыбака и бежали оттуда вместе с Одноруким в Сеуту. От Сеуты я и португалец пошли каждый своей дорогой. — Капитан замолчал от нахлынувших воспоминаний.
Христофор внимательно слушал: он и не знал, что Ксенос, оказывается, был в плену на Берберском берегу.