Мировой порядок
Шрифт:
До сих пор Иран и Запад вкладывали каждый свой смысл в саму концепцию переговоров. Американские и европейские переговорщики с осторожным оптимизмом рассуждали о перспективах соглашения по ядерной программе и проявляли максимальную сдержанность в публичных комментариях в надежде обеспечить благоприятную атмосферу – а аятолла Хаменеи назвал ядерные переговоры частью «вечной религиозной борьбы», когда переговоры – разновидность сражения, и компромисс недопустим. В мае 2014 года, за шесть недель до истечения промежуточного соглашения, верховный лидер Ирана, как сообщается, описал переговоры по ядерной программе следующим образом:
«Причина, по которой мы стремимся продолжать бой, не в том, что исламское руководство воинственно. Просто логично, переплывая море, где кишат пираты, полностью снарядиться
В таких обстоятельствах у нас нет другого выбора, кроме как продолжать бой и позволить этому факту определять внутреннюю и внешнюю политику страны. Те, кто стремится к соглашательству и хочет сдаться оккупантам, обвиняя Исламскую Республику в разжигании войны, на самом деле совершают предательство.
Все чиновники страны, занимаются ли они экономикой, наукой, культурой, политикой, законотворчеством или зарубежными переговорами, должны сознавать, что воюют и продолжают борьбу за создание и выживание исламской системы… Джихад никогда не закончится, потому что сатана и сатанинский фронт будут существовать вечно».
Для национальных государств история играет ту же роль, что характер для человека. В случае гордого Ирана с его богатой историей можно выделить три периода, три трактовки международного порядка. Политика государства, существовавшего до революции Хомейни, заключалась в охране своих границ, уважении к суверенитету других стран и желании вступать в союзы – на деле, в преследовании собственных национальных интересов в рамках вестфальских принципов. Имперская же традиция помещает Иран в центр цивилизованного мира; автономия соседних стран в этом случае подлежит искоренению, насколько возможно. Наконец, есть джихадистский Иран, описанный выше. В какой из этих традиций нынешние высокопоставленные иранские официальные лица черпают вдохновение? Если мы полагаем, что произошла радикальная перемена, что к ней привело? Конфликт психологический или стратегический? Как он разрешится – через изменение отношений или изменение политики? Если последнее, к какому именно изменению следует стремиться? Можно ли примирить различные взгляды на мировой порядок? Или мир должен ждать, пока пыл джихадистов не иссякнет, как произошло ранее, в Османской империи, из-за смены динамики власти и «домашних» приоритетов? От ответов на эти вопросы зависит будущее американо-иранских отношений – и, может быть, мир во всем мире.
Соединенным Штатам Америки следует быть готовыми к достижению геополитического взаимопонимания с Ираном на основе вестфальских принципов невмешательства – и разработать совместимую концепцию регионального порядка. До революции Хомейни Иран и Соединенные Штаты были де-факто союзниками, и этот союз базировался на трезвой оценке национальных интересов, причем здраво мыслили американские президенты от обеих партий. Иранские и американские национальные интересы воспринимались как совпадающие. Обе страны выступали против господства в регионе сверхдержавы, каковой на тот момент был Советский Союз. Обе демонстрировали желание уважать суверенитет друг друга в своей ближневосточной политике. Обе поддерживали экономическое развитие региона, пусть даже частичное, «фрагментарное». С американской точки зрения имеются все основания восстановить такие отношения. Напряженность между Ираном и США возникла в результате принятия Тегераном джихадистской риторики и прямых нападок на американские интересы и систему международного порядка.
Каким образом Иран синтезирует свое комплексное наследие, будет зависеть в значительной степени от внутренней динамики; в стране столь сложной культурно и политически эта динамика выглядит непредсказуемой для сторонних наблюдателей и не подвержена влиянию внешних угроз и уговоров. С каким бы «лицом» Иран ни выходил в мир, факт остается фактом: Ирану предстоит выбор. Он должен решить, страна ли он или территория. Соединенные Штаты должны стремиться к сотрудничеству и всячески его поощрять. Но упорства и решимости западных переговорщиков – разумеется, необходимого условия подобной эволюции – недостаточно, чтобы обеспечить желаемый исход. Отказ Ирана от поддержки таких групп, как «Хезболла», станет важным и принципиальным шагом к восстановлению конструктивных двусторонних отношений. Вопрос в том, видит ли Иран в хаосе на своих границах угрозу – или возможность реализовать тысячелетнюю мечту?
Соединенные Штаты должны развивать стратегическое
Видение и реальность
Вопрос о мире на Ближнем Востоке в последние годы непосредственно увязывается с «высокими технологиями», то есть с ядерной программой Ирана. Нет никакого способа мгновенно и спешно решить эту проблему, помешать появлению этого оружия. Но уместно вспомнить ситуации, когда другие, казалось бы, неразрешимые, кризисы на Ближнем Востоке создавали новые перспективы в регионе.
С 1967 по 1973 год состоялись две арабо-израильских войны, две американские операции, сирийское вторжение в Иорданию, было организовано массированное американское присутствие в воздухе в зоне военных действий, произошло несколько угонов самолетов, и большинство арабских стран разорвали дипломатические отношения с США. Тем не менее начался процесс мирного урегулирования, который обернулся тремя египетско-израильскими соглашениями (кульминация – мирный договор 1979 года); было подписано соглашение с Сирией в 1974 году (действовало четыре десятилетия, несмотря на сирийскую гражданскую войну); состоялась Мадридская конференция (1991), перезапустившая мирный процесс; в Осло ООП и Израиль подписали перемирие (1993), а между Иорданией и Израилем в 1994 году был заключен мирный договор.
Этого удалось достичь, поскольку были реализованы три условия: активная политика США, отказ от планов создания регионального порядка через насильственное насаждение универсалистских принципов и приход к власти лидеров с соответствующим видением.
Два события из моего личного опыта символизируют такое видение. В 1981 году, в ходе своего последнего визита в Вашингтон, президент Садат пригласил меня посетить Египет весной следующего года, на празднование возвращения Синайского полуострова. Помню, Садат сделал паузу и прибавил: «Нет, не празднование – это будет слишком оскорбительно для Израиля. Приезжайте через полгода, мы с вами поднимемся на вершину горы Синай, где я хочу поставить рядом мечеть, церковь и синагогу, в знак мира, который нужен всем».
Ицхак Рабин, прежде – начальник штаба израильской армии, был премьер-министром в ту пору, когда заключалось первое в истории политическое соглашение между Израилем и Египтом (1975), а затем он и бывший министр обороны, а ныне министр иностранных дел Шимон Перес обеспечили мирный договор с Иорданией (1994). По случаю заключения израильско-иорданского мирного договора Рабин в июле 1994 года выступил на совместном заседании обеих палат Конгресса США – вместе с королем Иордании Хусейном:
«Сегодня мы вступаем в битву, в которой не будет убитых и раненых, не будет крови и ярости. Это единственная битва, в которую приятно вступать, – битва за мир…
В Библии, нашей Книге книг, мир упоминается в различных фразах двести тридцать семь раз. В Библии, из которой мы берем нормы поведения и черпаем нашу силу, в книге пророка Иеремии, приводится плач Рахили. Вот что она говорит:
«Удержи голос твой от рыдания и глаза твои от слез, ибо есть награда за труд твой, говорит Господь» [80] .
80
Иер. 31:16. (Прим. перев.)