Мировой порядок
Шрифт:
Никсон в достаточной мере был реалистом, чтобы подчеркнуть: Соединенные Штаты не могут доверять свою судьбу доброй воле других стран – ни полностью, ни даже в значительной степени. Как выделено в его докладе за 1970 год, достижение мира требует готовности к переговорам и поиска новых форм партнерства, но одного этого недостаточно: «Вторым элементом прочного мира должна стать сила Америки. Мира, как мы узнали, нельзя добиться с помощью одной лишь доброй воли». Помогать укреплению мира, а отнюдь не мешать этому, полагал он, будет постоянная демонстрация американской мощи и проверенная готовность действовать в глобальном масштабе – что напоминало решение Теодора Рузвельта отправить «Большой белый флот» в кругосветное плавание в 1907–1909 годах. Также Соединенные Штаты не могут ожидать, что другие страны отдадут собственное будущее на произвол судьбы, опираясь в своей внешней политике прежде всего на добрую волю прочих. Руководящим принципом является стремление сформировать международный порядок, который связывает власть с легитимностью, –
«Все нации, противники и друзья, должны быть кровно заинтересованы в сохранении международной системы. Они должны чувствовать, что к их принципам относятся с уважением, а их национальные интересы обеспечены… Если международная обстановка отвечает их жизненно важным интересам, они будут прилагать усилия ради ее поддержания».
Именно представление о подобном международном порядке обеспечило первый шаг к «открытию» Китая, который Никсон рассматривал как неотъемлемый элемент такого порядка. Одним из аспектов «открытия» Китая была попытка переступить через внутриполитические раздоры последнего десятилетия. Никсон стал президентом страны, переживающей глубокий шок от потрясений внутри и на международной арене и от безрезультатной войны. Важно было донести до нации видение мира и международной справедливости, чтобы воодушевить страну мечтами, достойными ее истории и моральных ценностей. Не менее важным было заново определить американскую концепцию мирового порядка. Нормализация взаимоотношений Америки с Китаем будет постепенно все больше изолировать Советский Союз или же вынудит его к улучшению отношений с Соединенными Штатами. До тех пор, пока США смогут держаться к каждой из коммунистических держав ближе, чем те находятся по отношению друг к другу, можно не беспокоиться о призраке совместных китайско-советских усилий по завоеванию мировой гегемонии, о призраке, который на протяжении двух десятилетий преследовал американскую внешнюю политику. (С течением времени Советский Союз оказался не в состоянии поддерживать эту неразрешимую, в значительной мере саму собой возникшую дилемму противостояния врагам как в Европе, так и в Азии, в том числе и в собственном идеологическом лагере.)
Попытка Никсона сделать американский идеализм практичным, а американскому прагматизму придать долгосрочность подверглась атакам с обеих сторон, что вполне отражает американскую двойственность, метания между силой и принципом. Идеалисты критиковали Никсона за проведение внешней политики, основанной на геополитических принципах. Консерваторы оспаривали его действия на том основании, что ослабление напряженности с Советским Союзом означало в той или иной форме уступку коммунистическому вызову, брошенному западной цивилизации. И те и другие критики будто забывали, что Никсон гарантировал прочность обороны вдоль всей советской периферии, что он стал первым американским президентом, который посетил с визитом Восточную Европу (Югославию, Польшу и Румынию), символически поставив под сомнение советский контроль над нею, и что именно он возглавлял Соединенные Штаты во время целого ряда кризисов в отношениях с Советским Союзом, причем в двух из них (в октябре 1970-го и в октябре 1973 года), не дрогнув, привел американские вооруженные силы в состояние боевой готовности.
Никсон выказал необычайное мастерство в геополитическом аспекте выстраивания мирового порядка. Он терпеливо увязывал различные компоненты стратегии друг с другом и продемонстрировал исключительное мужество в противостоянии кризисам и большую настойчивость в достижении долгосрочных целей во внешней политике. Одним из часто повторяемых им правил работы было следующее: «Вы платите одну и ту же цену за то, что сделано наполовину, и за то, что сделано до конца. Поэтому лучше делать до конца». Как результат, в течение восемнадцати месяцев 1972–1973 годов Никсон завершил войну во Вьетнаме, «открыл» Китай, провел встречу на высшем уровне с Советским Союзом, даже расширяя при этом военные усилия Америки в ответ на северовьетнамское наступление, сумел привлечь Египет, до того бывший союзником Советов, к тесному сотрудничеству с Соединенными Штатами, добился заключения двух договоров о разъединении на Ближнем Востоке: первый – между Израилем и Египтом, второй – с Сирией (последнее соглашение соблюдается даже во время написания этой книги, несмотря на жестокую гражданскую войну), – и он же стоял у истоков Европейского совещания по безопасности, итоги которого в долгосрочной перспективе серьезно ослабили советской контроль над Восточной Европой.
Но в тот момент, когда тактический успех мог быть преобразован в перманентную концепцию мирового порядка, связывающую воедино вдохновляющее видение с реальным равновесием, произошла трагедия. Война во Вьетнаме исчерпала энергию обеих сторон. Уотергейтское дело, которое нанесло огромный ущерб администрации и которым безжалостно воспользовались давние критики Никсона, парализовало исполнительную власть. При обычном течении событий различные направления политики Никсона были бы объединены вместе в новой долгосрочной стратегии США. Никсону довелось мельком узреть землю обетованную, где встретятся надежды и реальность, – окончание холодной войны, переопределение задач Атлантического альянса, подлинное партнерство с Китаем, огромный шаг на пути к миру на
Начало обновления
После мучительных 1960-х годов и падения авторитета президентской власти Америке прежде всего необходимо было восстановить единство. Можно считать везением, что человеком, призванным решать эту беспрецедентную задачу, оказался Джеральд Форд. Вознесенный на высокую должность, к которой он вовсе не стремился, Форд никогда не был впутан в сложные коловращения президентской политики. По этой причине, свободный от одержимости мнениями фокус-групп и установления связей с общественностью, он мог исполнять обязанности президента, опираясь на моральные ценности доброй воли и веры в свою страну, на которых он был воспитан. Многолетний опыт работы Форда в палате представителей, где он заседал в ключевых подкомитетах по оборонной политике и по делам разведки, позволял ему хорошо ориентироваться во внешнеполитических задачах и вызовах.
Историческое служение Форда состояло в том, чтобы превозмочь разногласия внутри Америки. Во внешней политике он стремился – и во многом ему это удалось – связать власть с принципом. Его администрация стала свидетелем подписания первого соглашения между Израилем и арабским государством – в данном случае с Египтом, – положения этого договора были по большей части политическими. Второе Синайское соглашение о разъединении отмечало окончательный поворот политики Египта к мирному урегулированию. Форд выступил инициатором активной дипломатической работы, направленной на то, чтобы на юге Африки реализовалось правление большинства – и первым из американских президентов столь явно заявил об этом. Испытывая сильное давление оппозиции внутри страны, он присутствовал при подписании акта Совещания по безопасности в Европе. Среди множества статей этого документа были пункты, закреплявшие права человека в качестве одного из европейских принципов безопасности. Впоследствии эти положения использовали такие героические личности, как Лех Валенса в Польше и Вацлав Гавел в Чехословакии, стремившиеся принести в свои страны демократию и начать сокрушение коммунизма.
На похоронах президента Форда свою речь я предварил следующими словами:
«Согласно древней традиции, Бог сохраняет человечество, несмотря на все его многочисленные грехи, потому что в любой отрезок времени есть десять праведников, которые, не ведая о своей роли, искупают вину человечества. Таким человеком и был Джеральд Форд».
Джимми Картер стал президентом, когда воздействие, оказанное поражением Америки в Индокитае, начало трансформироваться в вызовы, которые были немыслимы в те времена, когда Америка еще имела ауру непобедимости. Иран, до того опора регионального ближневосточного порядка, оказался в руках группы аятолл, которые, по сути, объявили политическую и идеологическую войну Соединенным Штатам Америки. Тем самым была опрокинута сложившаяся на Ближнем Востоке расстановка сил. Символом этого стала блокада американского дипломатического представительства в Тегеране, продолжавшаяся свыше четырехсот дней. Примерно в то же время Советский Союз почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы осуществить вторжение в Афганистан и оккупировать страну.
Во всей этой суматохе Картер нашел в себе моральные силы направлять процесс мирного урегулирования на Ближнем Востоке, завершившийся церемонией подписания соглашения в Белом доме. Мирный договор между Израилем и Египтом стал событием историческим. Хотя его истоки лежат в ликвидации советского влияния и в запуске процесса переговоров о мире, в чем заслуга предыдущих администраций, заключение договора при Картере стало кульминацией упорных и решительных усилий дипломатии. Картер укрепил «открытие» Китая установлением полномасштабных дипломатических отношений, консолидировав двухпартийный консенсус касательно нового политического курса. И он резко отреагировал на советское вторжение в Афганистан, оказывая поддержку тем, кто сопротивлялся советской оккупации. В очень сложный и болезненный период Картер вновь подтвердил приверженность Соединенных Штатов моральным ценностям и человеческому достоинству, внутренне присущим представлению Америки о самой себе, даже когда он, ближе к концу своего президентского срока, испытал колебания перед лицом новой стратегической задачи, заключавшейся в поиске подходящего баланса между властью и легитимностью, между силой и законностью.
Рональд Рейган и окончание холодной войны
Редко когда у Америки появлялся президент, настолько отвечающий духу времени и настолько готовый к решению насущных задач, как Рональд Рейган. За десять лет до того Рейган выглядел чересчур воинственным, чтобы быть реалистом; десятилетие спустя его убеждения, возможно, показались бы слишком одномерными. Но, противостоя Советскому Союзу, чья экономика испытывала стагнацию, а геронтократические руководители в буквальном смысле последовательно умирали, и имея поддержку американского общественного мнения, готового позабыть о годах разочарований, Рейган соединил латентные, порой, казалось бы, несогласующиеся сильные стороны Америки: идеализм, способность быстро восстанавливаться, творческую энергию, экономическую жизнеспособность.