Мирт. Истина короля
Шрифт:
Поуп смеется, когда я читаю ему заметки вслух. Говорит, про Амелию я пишу теперь больше, чем про паровую машину. А я считаю, что, наоборот, недостаточно времени уделяю ей. Думаю, что должен пригласить ее на ужин. Отблагодарить за все, что она делает для меня.
Что до паровой машины: чем ближе Выставка, тем сильнее я ощущаю свою беспомощность. Мне совершенно не хватает рук! А из-за скандала с лордом Дарроу я решительно отказываюсь искать помощи в клубе. Пожалуй, стоит дать объявление в газету. Довольно смелый шаг… Но я люблю рисковать. Возможно, еще несколько
Итак, решено — пишу объявление. Но как его составить? О, я могу собрать любой двигатель, но, когда дело доходит до взаимодействия с людьми, я чувствую, что у меня немеют руки. К ним нужен особый подход — не такой, как к механизмам. Люди… всегда были непостижимыми для меня. Однако я справлялся и не с такими трудностями. Поуп принес чай. Самое время взяться за работу…
Глава 11 Слово и дело
Адам Сентер — Джеймс Блюбелл, прикрывающийся удачной личиной, — расположился в своем любимом бельведере в розовом парке. Раскинувшись на мраморной скамейке, на которую Ронни предусмотрительно положил бархатные подушки, он не спеша перебирал страницы газеты, выискивая для себя что-то интересное или же полезное.
Рядом с ним лежала целая кипа газет — вместе с утренней прессой он прихватил пару вчерашних газет с целью вырезать из них заинтересовавшие его места. Таких было немного: объявление о помолвке дочери председателя Парламента Чэйсона Уолша, сообщение о восстановлении работы шахт по добыче угля и полный боли и отчаяния призыв о помощи одинокого гения. Послание Габриэля Мирта он осторожно вырезал швейными ножницами и ими же придавил к столу, чтобы особо рьяный порыв ветра не унес листок.
— Что это, сэр? — робко поинтересовался Ронни.
Мальчик принес чай и пару домашних булочек. Это стало молчаливой традицией — Ронни и его семья хотели выразить почтение Джеймсу, и тот не счел возможным отказаться. Тем более в его деле, как бы он ни хотел сделать все один, понадобятся помощники. И Ронни прекрасно подходил на эту роль — исполнительный, честный и верный. Последнее важнее всего — где в раздробленном парламентской машиной реформ Лунденбурхе Джеймс нашел бы еще такое верное сердце.
— Это? Один изобретатель пытается сдвинуть эту неповоротливую страну с места. Признаюсь, с удовольствием посмотрю, как у него это получится.
— А кого он ищет, сэр?
— Кого? Наверное, тех, кого искал бы любой другой изобретатель, метящий повыше: хороших механиков, крепкие руки, горящие энтузиазмом сердца…
Вот ирония, подумал Джеймс, что два человека одновременно жаждут одного и того же. Как жаль, что не все можно отыскать, просто дав объявление в «Вести Тамессы».
— Надеюсь, у него все получится, — искренне сказал Ронни, изучая заметку. — А это правда, что в этой… паровой машине будет женщина? И что она будет управлять ею, как мужчина лошадью?
— Скорее как мужчина кебом, — улыбнулся Джеймс. — Было бы интересно посмотреть на это. А тебе?
—
— Однако… Думаю, тебе не пришлось бы тратить деньги, вздумай ты кого-то сопровождать?
— Вот дела… Кого бы я мог сопроводить, сэр?
— Например, меня? — Джеймс едва не рассмеялся, глядя на растерянное лицо мальчишки. — Возможно, я соберусь туда и как-нибудь возьму тебя с собой.
— О! Это было бы так интересно! А вам туда зачем, сэр?
— Я хочу стать меценатом. Знаешь, что это?
— Знаю, сэр. Отец говорит — когда деньги девать некуда, тогда и… ой!
Джеймс не выдержал и расхохотался в голос.
Он уже объяснял Ронни, что находится здесь инкогнито и не собирается никому раскрывать свою личность — ему пришлось выдержать этот разговор после объявления намедни Парламентом права на смерть. Сначала, правда, он выпил полбутылки бренди в своей мансарде под крышей. Возможно, если бы не бренди, он бы не рискнул настолько довериться тринадцатилетнему сыну садовника.
Однако что-то в этом определенно было.
И определенно так было веселее, чем вершить судьбу мира в одиночку, подобно героям древних баллад.
— У меня в самом деле есть деньги, которые я хотел бы вложить в развитие науки. Видишь же, как мало я могу в моем положении? А я всем сердцем радею за Бриттские острова. Это же мой дом.
— Вы очень щедрый человек, сэр, — сказал Ронни. — Матушка говорит, у вас большое сердце.
— Твоя матушка очень добрая женщина.
— Я скажу ей это! Она будет счастлива, что вы такое сказали!
Джеймс улыбнулся.
Может быть, он и вправду возьмет с собой Ронни — не в сам день открытия, конечно, но потом… Когда все утихнет. Потом.
Несколькими часами позже Джеймс Блюбелл прогуливался по набережной взад и вперед, время от времени поглядывая на часы. По-хорошему, ему не следовало бы носить эти часы-луковицу, надежно отсчитывающие минуту за минутой, в людных местах. Ему следовало вообще избавиться от них, как от слишком приметной вещи, вещи знакомой, столь часто демонстрируемой ранее.
Но он не мог избежать искушения…
Часы подарил отец на десятилетие, и с тех пор юный Джеймс не расставался с ними ни на миг. Носил в кармашке жилета на всевозможные мероприятия и постоянно пользовался возможностью незаметно, как ему казалось, подсмотреть время. Его завораживало, как черные острые стрелки медленно крутились по белому циферблату с высеченным серебром гербом Блюбеллов на ней. Сама луковица часов выглядела произведением искусства. А главное, часы издавали звуки, они щелкали, тикали и стали, наверное, первой любовью юного принца — любовью, которая после переросла в настоящую страсть к часовым механизмам.