Миры Альфреда Бестера. Том 1
Шрифт:
— Пропаганда?
— Мы не звери, мисс Уэднесбери. Нам известно, как заставить людей говорить, не прибегая к средневековой жестокости. И тем не менее специально распространяем подобные слухи, чтобы, так сказать, заранее подготовить почву.
— Правда? Он лжет. Пытается обмануть меня.
— Это правда, мисс Уэднесбери. Я действительно иногда прибегаю к хитрости, однако сейчас в этом нет нужды. Зачем, когда вы пришли сюда по доброй воле.
— Он
— Мне кажется, вас недавно жестоко обманули, мисс Уэднесбери… Жестоко обидели.
— Да. Но это в основном, моих рук дело. Я дура. Проклятая дура!
— Совсем не дура, мисс Уэднесбери, и ни в коем случае не проклятая. Не знаю, что могло так подорвать вашу уверенность в себе. Я надеюсь восстановить ее. Итак — вы обмануты? В основном, сами собой? Что ж, это с каждым бывает. Но вам ведь кто-то помогал… Кто?
— Я предаю его.
— Тогда не говорите.
— Но я должна найти мать и сестер… Я не могу ему больше верить… — Робин глубоко вздохнула. — Я хочу рассказать вам о человеке по имени Гулливер Фойл.
— Правда, что он приехал по железной дороге? — спросила Оливия Престейн. — На паровозе с вагончиком? Какая удивительная смелость.
— Да, это замечательный молодой человек, — ответил Престейн. Они находились в приемной зале своего особняка, вдвоем во всем доме. Престейн ожидал возвращения бежавших в панике слуг, и невозмутимо развлекал дочь беседой, не позволяя ей догадаться, какой серьезной опасности они подвергались.
— Папа, я устала.
— У нас была тяжелая ночь, дорогая. И все же я прошу тебя пока не уходить.
— Почему?
— Мне одиноко, Оливия. Поговорим еще немного.
— Я сделала дерзкую вещь, папа. Следила за обстрелом из сада.
— Как! Одна?
— Нет. С Формайлом.
В запертую дверь заколотили.
— Кто это?
— Бандиты, — спокойно сказал Престейн. — Не тревожься, Оливия. Они не войдут. — Он шагнул к столу на котором аккуратно лежало оружие. — Нет никакой опасности. — Он попытался отвлечь ее. — Ты говорила мне о Формайле…
— Ах, да. Мы смотрели вместе… описывая друг другу увиденное.
— Без компаньонки? Это неблагоразумно, Оливия.
— Знаю, я вела себя недостойно. Он казался таким большим, таким спокойным, самоуверенным. Я решила разыграть из себя леди Надменность. Помнишь мисс Пост, мою гувернантку, такую бесстрастную и высокомерную. Я прозвала ее леди Надменность? Я вела себя, как леди Надменность. Он пришел в ярость, папа. Поэтому отправился искать меня в саду.
— И ты позволила ему остаться? Я поражен, дорогая.
— Я тоже. Я, наверно, наполовину сошла с ума от возбуждения. Как он выглядит, папа? Как он тебе покачался?
— Он действительно большой. Высокий,
— Ага, так он дикарь, да? Я почувствовала это. Он излучает угрозу… Большинство людей просто мерцают… он же искрится, как молния. Ужасно захватывающее зрелище.
— Дорогая, — нравоучительно произнес Престейн. — Твои слова недостойны скромной девушки. Я бы огорчился, любовь моя, если бы у тебя появилось романтическое влечение к такому парню, как этот Формайл.
В зал стали джантировать слуги, повара, официанты, лакеи, камердинеры, кучеры, горничные. Все они стыдились своего панического бегства.
— Вы бросили свои посты. Это не будет забыто, — холодно отчеканил Престейн. — Моя безопасность и моя честь снова в ваших руках. Берегите их. Леди Оливия и я удаляемся на покой.
Он взял дочь за руку и помог ей подняться по лестнице, ревностно охраняя свою ледяную принцессу. — Кровь и деньги, — пробормотал Престейн.
— Что, папа?
— Я подумал о семейном пороке, Оливия. Какое счастье, что ты не унаследовала его.
— Что это за порок?
— Тебе незачем знать. Это все, что у нас есть общего с Формайлом.
— Значит, он испорчен? Я почувствовала. Как Борджиа, ты сказал. Безнравственный Борджиа, с черными глазами и печатью на лице.
— С печатью?
— Да. Я видела какие-то линии… не обычную электрическую сеть нервов и мышц. Что-то еще на это накладывается. Это поразило меня с самою начала. Фантастическая, чудовищно порочная печать… Не могу описать ее. Дай мне карандаш. Попробую нарисовать.
Они остановились перед чипенддейльским секретером. Престейн достал плиту оправленного в серебро хрусталя. Оливия прикоснулась к нему кончиком пальца. Появилась черная точка. Она повела палец: точка превратилась в линию. Быстрыми штрихами она набросала кошмарные завихрения дьявольской тигриной маски.
Саул Дагенхем покинул затемненную спальню. Через секунду ее залил свет, излучаемый одной стеной. Казалось, гигантское зеркало отражало покои Джизбеллы, но с одним причудливым искажением. В постели лежала Джизбелла, а в отражении на постели сидел Дагенхем. Зеркало было на самом деле свинцовым стеклом, разделяющим две одинаковые комнаты. Дагенхем только что включил в своей свет.
— Любовь по часам, — раздался в динамике голос Дагенхема. — Отвратительно.
— Нет, Саул. Нет.
— Низко.
— Снова нет.
— Горько.
— Нет. Ты жаден. Довольствуйся тем, что имеешь.
— Богу известно, это больше, чем я когда-либо имел. Ты прекрасна.
— Ты любишь крайности… Спи, милый. Завтра едем кататься на лыжах.
— Нет, мои планы изменились. Надо работать.
— Саул… ты же обещал. Достаточно работы, волнений и беготни. Ты не собираешься сдержать слово?