Миры Айзека Азимова. Книга 2
Шрифт:
Иногда он спрашивал себя, чей же был тот первый Образ по дороге к сиянию. Это был не Арбин, не Лоа, не Грю. Кто же тогда? А-а, не все ли равно?
Нет, не все равно. Он опять наткнулся на тот же Образ, когда однажды вечером загонял скотину. И спросил Арбина:
— Что это за лесок за Южными холмами?
— А тебе-то что? — буркнул Арбин. — Ну, министерская дача.
— Что, что?
— Не твоего ума это дело. Министерская дача — принадлежит верховному министру.
— А почему эти земли никто не обрабатывает?
— Они не для того существуют, — ответил шокированный
— Раз место священное, значит там никто не живет?
— Нет, конечно.
— Это точно?
— Точно. И смотри не ходи туда, не то тебе конец.
— Я и не собираюсь.
Шварц ушел, недоумевая и почему-то волнуясь. В том-то лесу и был Образ, четкий Образ, но в нем было что-то не так. Это был неприятельский Образ, угрожающий Образ.
Кто же это? Кто?
И опять Шварц не посмел ни с кем поделиться. Они бы ему не поверили, и ничего хорошего из этого бы не вышло — Шварц знал. Он знал слишком много всего.
А еще он помолодел — не то чтобы физически, хотя подобрал брюшко и стал шире в плечах. Мускулы тоже окрепли, стали упругими, пищеварение улучшилось — все от работы на свежем воздухе. Но главное было не в этом, а в том, что он стал думать по-другому.
В старости человек забывает, как он мыслил в юности: забываются быстрые прыжки мысли, дерзкая молодая интуиция, живость и свежесть восприятия. Человек начинает привыкать к более медленной работе ума, а поскольку это сопровождается накоплением опыта, старики считают себя умнее молодых.
Но Шварц, сохранив свой опыт, с восторгом убедился, что схватывает все на лету, что опережает объяснения Арбина, заранее зная, о чем пойдет речь. И почувствовал себя снова молодым. Никакая физическая крепость не могла бы ему этого дать.
Прошло два месяца, и настал тот знаменательный вечер, когда Шварц и Грю играли в шахматы на лужайке у дома.
Шахматы почему-то не изменились, только фигуры стали называться по-другому. Игра осталась такой же, какой ее помнил Шварц, и это всегда утешало. Хоть в этом его бедная память не подвела.
Грю сказал ему, что есть много разновидностей шахмат. Была игра в четыре руки, где доски всех четырех игроков соприкасались углами, а пятая заполняла центр, выполняя роль ничейной земли. Были трехмерные шахматы, где восемь прозрачных досок помещались одна над другой и каждая фигура ходила в трех измерениях, как раньше в двух, количество фигур и пешек удваивалось, а выигрывал тот, кто одновременно объявлял шах обоим королям противника. Были и другие вариации, например: начальное расположение фигур определяли, бросая кости, некоторые поля считались благоприятными, а другие — нет, вводились новые фигуры с особыми свойствами.
Но сами шахматы, старые и неизменные, были все те же, и Грю со Шварцем сыграли уже пятьдесят партий своего турнира.
Шварц, начиная играть, едва знал, как надо ходить, и проигрывал все первые партии. Потом стал проигрывать реже. Грю ходил теперь медленно и осторожно, в промежутках дымя
В этот раз Грю играл белыми и уже поставил пешку на е4.
— Ходи, — кисло поторопил он Шварца, зубами стиснув мундштук трубки и не сводя глаз с доски.
Начинало смеркаться. Шварц сел на свое место и вздохнул. Играть теперь, когда он мог заранее предсказать все ходы Грю, стало неинтересно. Это выглядело так, будто в черепе у Грю появилось запотевшее окошко. Не говоря уж о том, что сам Шварц тоже инстинктивно чувствовал, как надо вести игру, — одно было связано с другим.
Играли они на «ночной» доске, которая светилась в темноте синими и оранжевыми квадратами. Фигуры из красной глины, днем неказистые, ночью преображались. Одни светились кремовой белизной, холодные и блестящие, будто фарфоровые, другие искрились красными огоньками.
Первые ходы были сделаны быстро. Королевская пешка Шварца выступила навстречу врагу. Грю пошел конем на f3, Шварц — на с6. Белый слон переместился на b5, и шварцевская пешка а7, передвинувшись на одно поле, прогнала его на а4. Шварц перевел своего другого коня на f6.
Светящиеся фигуры скользили по доске будто сами собой, как заколдованные, — пальцев не было видно в темноте.
Шварцу было страшно. Может быть, сейчас выяснится, что он сумасшедший. Но будь что будет — он должен наконец узнать. И он выпалил:
— Где я нахожусь?
Грю взглянул на него, решительно двигая своего коня на с3, и переспросил:
— Чего?
Шварц не знал, как сказать «страна» или «государство», и спросил:
— Что это за мир? — и поставил своего слона на е7.
— Земля, — кратко ответил Грю и картинно сделал рокировку: сначала передвинул высокого короля, потом перенес через него приземистую ладью.
Ответ был совершенно неудовлетворительный. Шварц перевел для себя как Земля, но ведь любая другая планета — это «земля» для тех, кто на ней живет. Он передвинул пешку b7 на два поля, и слону Грю снова пришлось отступить, на этот раз на b3. Потом Шварц и Грю поочередно переставили свои пешки d на одно поле, освободив слонов для сражения в центре доски, которое скоро должно было развернуться. Шварц спросил как можно небрежнее:
— А который у нас год?
И тоже сделал рокировку.
Грю недоуменно помолчал.
— Что это на тебя сегодня нашло? Играть не хочешь, что ли? Ну, если тебе от этого легче, то восемьсот двадцать седьмой Г. Э., — саркастически добавил он, хмурясь над доской, и со стуком поставил коня на d5, предпринимая первую атаку.
Шварц быстро увернулся, противопоставив ему коня на а5. Борьба пошла всерьез. Грю взял конем шварцевского слона, который взвился вверх, сверкнув красным огнем, и со стуком упал в коробку, где будет лежать, как павший воин, до следующей игры. Но черная королева тут же расправилась с белым конем, атака Грю захлебнулась, и он отвел оставшегося коня в тихую гавань е1, где тот был сравнительно бесполезен. Конь Шварца повторил первый размен, взяв слона, и в свою очередь пал жертвой пешки а2.