Миры Айзека Азимова. Книга 4
Шрифт:
Гремионис вздернул голову — гневным движением, как он, видимо, полагал, но должного эффекта не получилось из-за общей мягкости выражения его лица.
— Послушайте, — сказал он, — это не Земля. Мы здесь находимся под за-щи-той. На вашей перенаселенной планете люди вынуждены обитать в ульях, в муравейниках. Вы толкаете друг друга, не даете дышать друг другу, и это не имеет значения. Одна жизнь, миллион жизней — это не имеет значения.
— Вы начитались исторических романов, — сказал Бейли, стараясь, чтобы его голос не прозвучал презрительно.
— Конечно.
— Если не считать Джендера.
— Но это же не убийство. Он был робот. А наше Законодательное собрание защищает нас от посягательств другого рода. Комиссия защиты личности относится отрицательно — очень и очень отрицательно — к любым действиям, которые злонамеренно причиняют вред репутации или общественному положению гражданина. У аврорианца, который повел бы себя как вы, неприятностей было бы хоть отбавляй. Когда же землянин позволяет себе… ну…
— Я веду расследование по приглашению Законодательного собрания, насколько мне известно. Полагаю, без согласия Собрания доктор Фастольф не мог бы вызвать меня сюда.
— Пусть так, но это не дает вам права выходить за рамки нормального расследования.
— И вы собираетесь обратиться с этим в Собрание?
— Я собираюсь настаивать, чтобы глава Института…
— Кстати, как его зовут?
— Келден Амадиро. Я намерен просить его доложить об этом Собранию, а он его член, позвольте вам сказать, один из лидеров партии глобалистов. А потому, по-моему, вам лучше без экивоков объяснить Глэдии, что я ни в чем не виновен.
— Буду рад, мистер Гремионис, потому что у меня создалось впечатление, что вы действительно невиновны, но как я могу быть полностью уверенным, если вы не разрешаете мне задать вам несколько вопросов?
Гремионис нерешительно помолчал, а потом с вызовом откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и сказал, неудачно изобразив спокойную небрежность:
— Задавайте. Мне скрывать нечего. А когда закончите, извольте немедленно поговорить с Глэдией по трехмернику позади вас и сказать ей то, что я требую, не то вам придется так скверно, что вы и вообразить не можете.
— Я понял. Но сначала… Как давно вы знакомы с доктором Василией Фастольф, мистер Гремионис? Или с доктором Василией Алиеной, если вам она известна под этой фамилией?
Гремионис замялся, а потом сказал с напряжением в голосе:
— Почему вы задаете этот вопрос? Какое он имеет отношение к делу?
Бейли вздохнул, и его угрюмое лицо помрачнело еще больше.
— Хочу напомнить, мистер Гремионис, что вам нечего скрывать и что вы намерены убедить меня в своей невиновности, чтобы я в свою очередь убедил в ней Глэдию. Просто скажите, как давно вы знакомы с доктором Василией. Если вы с ней не знакомы, так и ответьте, но будет только честно предупредить
Гремионис как будто расстроился. Он сказал дрожащим голосом:
— Не понимаю, почему это надо во что-то раздувать. Предлагать себя — общепринятый социальный обычай, который никого третьего не касается. Ну да вы-то землянин, вот и зациклились на этом.
— Насколько я понял, она вашего предложения не приняла.
Гремионис уперся в колени стиснутыми кулаками.
— Принять или не принять — это ее дело. Кое-кто предлагал мне себя, а я отказывал. Тут нет ничего такого.
— Ну хорошо. Как давно вы с ней знакомы?
— Несколько лет. Около пятнадцати.
— Вы были знакомы с ней, когда она еще жила у доктора Фастольфа?
— Тогда я был еще ребенком, — ответил Гремионис, краснея. — Когда я только-только кончил курс и стал персональным художником, меня пригласили смоделировать для нее костюмные ансамбли. Они ей понравились, и с тех пор она пользовалась только моими услугами. В этой сфере, разумеется.
— Значит, вы заняли свое нынешнее положение, так сказать, официального персонального художника Института робопсихологии по ее рекомендации?
— Она знала мою квалификацию. Я прошел отборочные испытания наравне с другими и занял свое положение по праву.
— Тем не менее она вас рекомендовала?
— Да, — сердито буркнул Гремионис.
— И вы чувствовали, что можете достойно ее отблагодарить, предложив себя?
Гремионис поморщился и облизнул губы, словно избавляясь от неприятного вкуса.
— Это от-вра-ти-тельно! Видимо, землянин иначе и думать не способен. Мое предложение означало только, что я хотел его сделать.
— Потому что она привлекательна и душевна?
Гремионис замялся.
— Ну, особенно душевной я бы ее не назвал, — сказал он осторожно. — Но привлекательна она бесспорно.
— Мне говорили, что вы предлагаете себя кому ни попадя без всякого разбора.
— Это ложь.
— В каком смысле ложь? Что вы себя предлагаете всем или что мне об этом сказали?
— Что я предлагаю себя всем. Кто вам это сказал?
— Мне кажется, ответ на ваш вопрос нецелесообразен. Вам понравится, если я буду называть вас как источник неприятной кому-то информации? Были бы вы со мной откровенны, если бы так думали?
— Ну, в любом случае тот, от кого вы это услышали, лгал.
— Возможно, это было просто преувеличение для пущего эффекта. Вы предлагали себя кому-нибудь еще до доктора Василии?
Гремионис отвел глаза:
— Раза два. Но не серьезно.
— А к доктору Василии вы относились серьезно?
— Ну-у…
— Насколько я понял, вы предлагали себя ей несколько раз вопреки аврорианскому обычаю.
— А! Аврорианский обычай… — в бешенстве начал Гремионис, но тут же взял себя в руки и нахмурился. — Послушайте, мистер Бейли, могу я говорить с вами строго конфиденциально?