Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса
Шрифт:
Всепоглощающая тоска охватила меня, такую юную, такую беззащитную… Но яростнее – ясное осознание, что после бесследного исчезновения мамы я никому в этом мире не нужна.
«Мамочка, я больше тебя не опозорю. Не очерню твою память…»
Оставалось только смириться с судьбой. И научиться жить со своими «тараканами».
*
Одиночество и отсутствие целостности заполнили меня изнутри, разожгли странное секундное пламя в солнечном сплетении. На мгновение показалось, будто горю. Но затем – всё снова нормализовалось,
*
Бестия стрельнула каким-то странным приторным взглядом в сторону нарушившего дресс-код бугая, облизнулась… Но тут же раздражённо уставилась на меня, исказив тонкие блестящие губы, криво обведённые выше контура бордовым карандашом.
– Шевелись, убогий! – подала возрастному водителю вальяжный жест, брезгливо смахнув кишащий миражами воздух двумя плотно сомкнутыми пальцами.
Мужчина вздрогнул, вжав голову в плечи, и ещё крепче вцепился в кожаный руль.
Я успела уловить в отражении салонного зеркала лишь преисполненный раздражением, отвращением и страхом взор. Через мгновение – он встретился с моим и стремительно трансформировался в сочувствующий, словно извиняющийся.
«Вы такой же заложник, – вновь уткнулась лбом в затянутое мрачной пеленой стекло, крепко обняв свои озябшие плечи. – Не нужно меня жалеть».
Жанетта не изменяла фирменному стилю, явно манипулировала работником, била по самому больному, чтобы молчал. И я это понимала. Потому не злилась.
Каждый сам за себя.
Авто мгновенно тронулось, несильно покачнув нас, и стремительно направилось прочь с территории роскошного Голдсвамп-мэнора.
* * *
До последнего я не могла осознать правдивость происходящего. Реальность представлялась каким-то затянувшимся страшным розыгрышем, который всенепременно должен был закончиться.
Вот-вот…
Казалось, где-то притаились клоуны с хлопушками и шарами, только и ожидающие такой же «королевской» отмашки.
«Ну же!» – с надеждой озиралась по сторонам.
Нет.
Никаких сюрпризов, веселья и сладостей.
Только ненависть и монстры. Только хардкор.
Змеюка в тот день действительно устроила мне экспресс-ссылку в пристанище потерянных душ.
Арка гигантских ворот с колючей проволокой и замшелые потрескавшиеся фигуры хищных трёхглавых псов, вгрызшихся серо-зелёными зубами в ржавую шипастую вывеску «Portus Animarum Amissarum»5, нисколько не придавали веры в добро, не вселяли надежду на спасение. Как и общие виды мрачной неухоженной территории перед средневековой Психлечебницей, до дрожи похожей на замок Носферату из ужастиков.
Пока тётя важно, с чувством собственного превосходства тащила меня за посиневшее запястье мимо усеянных птичьим помётом полуразрушенных статуй обнажённых дев… Я думала, движимая юношеским максимализмом, будто жизнь девочки Миры, к сожалению, Голдсвамп, окончена.
Ещё и одно из главных требований
*
А так хотелось остаться Мирой Шэдоу.
Но влиятельные опекуны затянули в своё лживое золотое болото. Разыграли перед элитой Пасифик-Хайтс масштабный спектакль с удочерением «бедной племянницы-сиротки», в сценарий которого не вписывались мои чувства… Не вписывалось желание сохранить фамилию мамы.
Теперь пытались лишить и имени.
*
Вокруг, пронзая призрачных чудовищ, егозила кучка санитаров, старательно вычищающих фантомный зад «Королевы», отвалившей кругленькую сумму за неразглашение её имени. И, кажется, бессовестных совершенно не волновало, что я – совсем ещё ребёнок.
Стерва заткнула голодные беспринципные рты зелёными, приятно шуршащими бумажками.
Сокровища искушают, правят миром. Мирами.
Но вскоре, во многом благодаря этому случаю, я открыла для себя абсолютно непостижимые для нормальных горизонты.
С этого и началось моё взросление…
* * *
Первые дня три я безутешно рыдала, ощущая мёртвую пустоту внутри. Дрожала от озноба, хоть никогда и не болела ранее.
Кондиционер всё же услужил властной хозяйке.
А предательские тени словно нацелились окончательно разрушить мой рассудок – неустанно кружили по неприветливой палате.
Кажется, их стало ещё больше.
А может, виновен жар.
Или безумие…
Я закрывала уши руками, не желая пропускать через барабанные перепонки зловещий вой ирреального. И принимала столько таблеток, сколько давали, надеясь поскорее уснуть, надеясь избавиться от галлюцинаций и температуры.
Но лучше – исчезнуть.
Как исчезала четвёртая ночь в заточении.
– Ми-и-ира, – прорвался вдруг в мой разум жутковатый полушёпот, беспощадно расцарапавший плен тяжёлого медикаментозного сна…
Глава 4. Безумие? Дар!
– Мира-а-а… – не успокаивалось нечто, точно решившее меня извести.
«Спать, спать, спать!» – накрыла лицо подушкой, уже не в силах терпеть.
– Проснись и пой, соня-а-а…
– Да отста-а-аньте вы! – отчаянно взвыла, резко подбросив перьевой мешок. – Уйдите! Исчезните! – стремительно села на железной неуютной кровати, стуча ладонями по лбу и затылку, в надежде всё прекратить. Хотя знала – бесполезно. Это никогда не помогало.
– Что ты творишь, милая? – прозвучало слишком громко. Со слухом вновь творилось неладное.
В солнечном сплетении кольнуло… Жар страха растёкся под кожей, но через секунду вновь вернулся озноб.
«Неужели окончательно свихнулась?» – обняла себя за плечи и медленно повернула «избитую» голову к назойливому источнику звука… Прожгла его ошалелым неоново-бирюзовым взглядом.
Я родилась со странным, слишком неестественным цветом радужек.
Тётя считает их уродством.