Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы
Шрифт:
Он был настолько переполнен счастьем, что тут же предложил Эшлар устроить себе еще один отпуск на конвенции в Пекине, Иллинойс, находившемся всего в десяти милях от их родной Пеории. Она ответила, что поедет, хоть и терпеть не может двуногих пресмыкающихся, толпящихся вокруг него на конвенциях. Она проведет все время в барах в компании других писательских жен. С ними она сможет расслабиться и отдохнуть от базарного гвалта, который обычно устраивают писатели, стоит им только собраться до кучи. Жены писателей не увлекаются фантастикой и редко читают даже произведения мужей. Причем исключительно собственных мужей.
Ник не был суеверным,
Позже Ник признал, что истолковал предзнаменования неверно.
Сначала все шло настолько хорошо, насколько только можно было пожелать. Поклонники буквально лобызали ему ноги, и восторг во взглядах был очевиден. Некоторые даже платили за выпивку, вместо того чтобы, как обычно, оставлять его потеть наедине с непомерным счетом.
Эшлар тоже, казалось бы, должна была быть счастлива. Но вместо этого она принялась изводить его жалобами: мол, только из-за того что она хочет вести нормальную супружескую жизнь, ей, очевидно, всю эту жизнь придется протаскаться по уже осточертевшим конвенциям.
Тогда Ник сговорился с восемнадцатилетней почитательницей, обладающей гривой светлых волос, лицом эльфа, огромными глазами, в которых светилось поклонение, грудями, плывущими впереди нее, словно два воздушных шара, и ногами Марлен Дитрих. Звали ее Баркис, и она вся трепетала от желания, а он дурел от нетерпения. Наконец они уединились в ее комнате, и по секс-шкале Рихтера мощность достигла 8, 6 баллов. Постепенно поднимаясь, она грозила уже перейти за критическую отметку в 9, 6, когда дверь содрогнулась от грохота кулаков Эшлар и ее воплей с требованием немедленно открыть.
Позже он узнал, что одна из писательских жен засекла их с Баркис как раз в тот момент, когда они входили в комнату. Она тут же рысью помчалась разыскивать Эшлар по всему отелю, а та, в свою очередь, не теряя времени, по дороге собрала в качестве свидетелей еще трех жен и одного коридорного мальчика.
Всю дорогу до Пеории она не переставала причитать. Ступив На порог родного дома, Эшлар быстро собрала вещи и тут же уехала на такси к мамочке. Однако там она оставалась недолго: в ярости она как-то забыла, что ее мамочка уже год как перекочевала в дом престарелых. Но это не выбило ее из колеи, и она поселилась в самом дорогом отеле, пересылая (через своего адвоката) мужу счета для оплаты.
Каждый день он получал от нее по длиннющему письму, и каждое из них было уничижительным. Выбрасывать их в мусорник, не читая, у него как-то не получалось: каждый раз он сгорал от любопытства — какие новые грехи она ему припишет и как обзовет. И все же после долгих раздумий он решился продать свой дом и переехать из Иллинойса в Нью-Джерси. Единственным, кто знал теперь его почтовый адрес, был его агент, и Ник попросил его, чтобы все письма от жены он возвращал обратно с пометкой «Не интересует».
Но он знал, что однажды она до него доберется.
Прошло три месяца, в течение которых он не получил от нее ни одного письма. Дела шли настолько хорошо, насколько можно ожидать от нашего мира, в котором всем, в сущности, плевать, как они у тебя идут. Он нашел молоденькую поклонницу Мумах Смит, которая с жаром оставалась
И вот однажды утром, когда он пил кофе, перед тем как усесться за машинку, зазвонил телефон. Звонила новая секретарша его агента, с которой он еще не был знаком. Ее хозяин сейчас в Европе (небось, в поте лица добывает свои десять процентов, подумал Ник), но у него есть хорошие новости: «Шарпер и Рэйк» — очень серьезное издательство, выпускающее книга в твердых обложках, только что купило заявку на его следующий роман «Санитарно ярко освещенная планета». И они собираются выписать ему огромный аванс. Более того, «Шарпер и Рэйк» полностью берут на себя рекламную кампанию.
Первое пришедшее в тот день письмо было от члена комитета по присуждению ежегодной премии «Пульсар»[64], учрежденной ПФТ (Писатели-Фантасты Терры). Ник принадлежал к этому обществу, но до сих пор его членство выражалось в том, что он отчислял в его поддержку определенный процент своих доходов. И однако (смотрите-ка! ) один из его романов, «Горячие ночки на Венере», был выставлен на соискание, и... И! — его монстр почувствовал себя, словно он — «Квин Мэри»[65], на всех парах — только ветер свистит — стремящаяся в родную гавань! — он получил «Пульсар»!
«Нет никаких препятствий для того, чтобы Вы могли об этом рассказывать кому бы то ни было, — писал член комитета. — Приз будет вручен в течение двух месяцев с данного момента. Мы своевременно Вас известим, чтобы быть уверенными в Вашем присутствии на торжественном банкете ПФТ в Нью-Йорке».
Ник стал читать второе письмо. Оно было от Лекса Фиддлера — самого крупного в стране литературного критика. Фиддлер информировал, что он выдвинул роман Ника «Прощай, окружность»[66] на соискание самой почетной награды в Штатах — премии Майкла Оберста по литературе, учрежденной пятьдесят лет назад пивоваром из Сент-Луиса. Если Ник ее удостоится, то получит 50 000 долларов, станет знаменитостью, а его книга станет бестселлером. Но даже если он и не получит ее, контракт с Голливудом, можно считать, уже подписан.
Ник вскрыл третье письмо.
И, вопя от счастья, закрутился вокруг оси, сшибая концом своего колосса вазочки и пепельницы со столов и секретеров. Свой бешеный танец он прекратил, лишь когда у него окончательно закружилась голова. Оперевшись на стол и уставившись на свой все увеличивающийся конец, он взвыл:
— Мне срочно нужна Мумах! Только... Надеюсь, она не сомлеет, когда увидит ЭТО!
Но сомлел Ник, а не Мумах. При последней мощной попытке удовлетворить его «эго» кровь отхлынула от мозга, а сердце замерло. Вся кровь устремилась в ныне самую выдающуюся часть его тела, которая налилась так, словно Кинг-Конг сжимал ее своей лапой обезьяньего Гаргантюа.
Если бы Ник был еще способен соображать, возможно, он испугался бы, и это остановило бы процесс, заставив часть тела бробдингнежских размеров осесть, как непропеченную пиццу. Но мозг его был обескровлен, и поэтому, не сумев принять никаких мер предосторожности, он стал валиться ничком. Лишь на секунду его падение замедлилось, встретив препятствие в виде его гигантского члена, уже упиравшегося в ковер; а затем, словно прыгун с шестом, он со всего размаху ахнулся побледневшим, осунувшимся лицом об пол.