Миры Филипа Фармера. Том 5
Шрифт:
Легко сказать — трудно сделать. И все же в течение двух дней Дункан тратил все свое свободное время, даже время сна, на то, чтобы создать новую личность. Ему не требовалось ее тщательно отделывать, так как ей никогда не суждено было попасть в банк данных. Ему не нужно было придумывать для нее биографию и особенные характерные черты, поскольку она была нужна только на один раз — чтобы обвести вокруг пальца своего инквизитора.
Дункан лежал на широкой софе с закрытыми глазами, полностью отключившись от окружающего мира. Он плыл в темноте, туда, к границам бессознательного, если только в этом измерении есть границы. Он был абсолютно один в пустоте, в космосе без планет, звезд и космической
Проекция носила имя Джефферсона Сервантеса Кэрда, но вовсе не была его копией — для этого Дункан слишком мало о нем знал. Даже если он и скопировал некоторые характерные особенности Кэрда-1, то чисто случайно. В свое время Дункан отказался от изучения файлов банка данных своих семерых ипостасей, даже несмотря на то что это могло бы ему помочь в изысканиях. То немногое, что он знал о них, он почерпнул из бесед со Сник и записей опытов Каребары. Каребара, без сомнения, изучал эти файлы, но под углом поисков пресловутой техники лжи. Скорей всего его мало интересовали подробности интимной жизни Кэрда. Но если он теперь спросит о чем-то на эту тему, Дункан сможет ответить, что помнит только технику.
«Пожалуй, так оно и будет», — подумал Дункан. Он и сам не знал, что сейчас делает — возможно, он просто прокручивает в сознании запись информации, просочившейся от Кэрда. Или в одном из своих сознаний. Во всяком случае, у него не было ни малейших сомнений в том, что нужно делать, и в том, что результат окажется именно таким, как ему нужно. Единственное, в чем он сомневался, так это в том, что кто-то сможет использовать его опыт. Внутренняя организация других людей казалась ему до смешного простой, может быть, потому, что он сам был уникумом. Случайный комплекс генетических особенностей, уникальный и неповторимый, мог сделать его единственным обладателем столь специфических способностей.
Так это или нет, сейчас было важней всего сделать то, что убедит Каребару и Руггедо в его полезности.
Тьму бездны рассекла голубая искра, вспыхнувшая внутри проекции Кэрда-2 и в то же время вне его. В этом измерении не было привычных координат: куда бы ты ни двигался, ты был одновременно везде. Голубая искра росла, разбухала.
Дункан одновременно видел ее и не видел. Постепенно она вытянулась в линию, пылающую, словно нить накала, ярко-голубым блеском, и стала опутывать Кэрда-2, так что скоро он почти исчез под сверкающим коконом, который, светясь все ярче, вытеснил из пространства и из сознания Дункана все остальное. Как ему удавалось думать только об этом и в то же время не думать вовсе и сознавать свое полное отсутствие мыслей, Дункан не знал.
Светящаяся субстанция, окутывающая Кэрда-2, стала просачиваться внутрь его, сливаться с ним, впитываться в каждую его клетку. Семьдесят пять триллионов клеток превратились в идентичные банки данных, содержащих одну и ту же информацию — насколько она вообще может быть идентичной. В ядре каждой из них крутилась маленькая голубая ниточка, которую невозможно было обнаружить ни химическими, ни электронными тестами. Но, как подумал Дункан, имеет ли какое-нибудь значение, что это нельзя будет исследовать научными методами. Главное, чтобы оно работало.
Голубая ниточка содержала в себе все то, что было необходимо Дункану, чтобы стать Кэрдом-2.
Теперь проекция Кэрда-2 стала раскручиваться, как
Все было кончено. Куда бы ни разлетелись все эти проекции, одна из них вошла в Дункана и теперь устроилась и задремала где-то в уголке. Но когда будет нужно, она проснется и убедит Каребару в том, что он разбудил-таки Кэрда-1.
Дункан проспал до звонка, возвестившего о появлении ужина на вертушке. Через сорок пять минут объявился профессор в сопровождении двух охранников. Он никак не стал объяснять отсутствие Сник и Кабтаба и не упомянул ни словом о нападении на него Дункана. Тот сначала даже решил извиниться, но потом отказался от этой идеи. В конце концов, даже с правительственной точки зрения человек имеет право на самооборону. Так что Каребара еще легко отделался.
Дункан молча лег на диван и не сказал ни слова, пока профессор прилаживал к нему свои датчики. На сей раз, вместо того чтобы прыснуть аэрозолем, он приказал Дункану открыть рот и ввел ему под язык маленькую спринцовку. Когда он надавил на грушу, Дункан почувствовал во рту прохладную жидкость и ощутил сильный запах фиалок. Отключился он так быстро, что, открыв глаза, не был даже уверен, что наркотик на него подействовал. Однако, взглянув на часы, он обнаружил, что прошло 35 минут. Каребара, выглядевший перед опытом угрюмым и насупленным, теперь широко улыбался, что, по мнению Дункана, не делало его привлекательнее.
— Вы, похоже, нарыли что-то, — спросил Дункан, садясь. — Нашли следы главной жилы?
— Что? — спросил Каребара, удивленно моргая своими огромными зелеными глазами. Он явно не слышал вопроса.
— Так как у нас дела?
Все еще улыбаясь, Каребара сложил руки на груди и сразу стал похож на богомола, застывшего над жертвой и в нетерпении шевелящего жвалами. Или он напоминал какое-то другое насекомое?
— Да, мы обнаружили верное направление. Теперь начнем копать.
— Я не муравейник, — сказал Дункан и попросил воды — наркотик всегда вызывал у него сильную жажду.
Вислозадый подал ему стакан, и Дункан, поблагодарив, выпил залпом. Но это не очень помогло — во рту еще оставалась противная сухость.
Каребара, соблюдая дисциплину, уселся на стул и сказал:
— Начнем. Посмотрите, что я нашел.
Сначала Каребара быстро прогнал первый комплекс из двенадцати вопросов, с которого обычно начинал каждый допрос. Этот комплекс был необходим для того, чтобы установить, является ли субъект именно тем, за кого себя выдает. Но так как в процессе множества повторений этого комплекса было доказано, что Дункан все равно может лгать, он превратился в пустую формальность, и Каребара проскочил его, не отрывая глаз от вопросника.
Он прошел по всем личностям, двигаясь в хронологическом порядке к самой первой, спрашивая только имя и кодовый номер гражданина. На все эти вопросы не последовало никакой реакции, пока он не назвал имя Джефферсона Сервантеса Кэрда. И тогда, к собственному потрясению, Каребара получил ответ. Профессор был уже до того задерган своими бесплодными усилиями, что, наконец чего-то добившись, застыл на несколько секунд с открытым ртом, не способный выжать из себя ни слова. Он был так ошеломлен, что даже не стал проверять реакцию зрачков и частоту пульса, что заставило Дункана задуматься: а была ли там вообще какая-нибудь реакция? Правда, его мало беспокоило то, что профессор проштудирует показания своей машинки, когда будет писать отчет для Руггедо.