Миры Империума

Лаумер Кейт Джон

Не слушая ее, он сделал еще шаг и остановился. Где-то вдалеке послышался грохот. Пол вздрогнул, и в окне треснуло стекло. Я встал рядом с ним.

— Вы здесь всего лишь гость,— сказал я.— Может, все-таки стоит подчиняться местным правилам?

Он бросил на меня взгляд, подобный молнии.

— Это только мне решать,— буркнул он и двинулся дальше.

Я схватил его за руку, твердую, словно дубовые перила. Он изо всех сил пытался освободиться, а я старался его удержать, и, похоже, силы были равны.

— Девушка говорит «нет», генерал,— сказал я. — Возможно, она права.

— Одумайтесь, Керлон,— все так же спокойно проговорил он.—

Вспомните, зачем мы сюда пришли!

— Вы сами сказали, что равновесие неустойчиво,— не отступал я. — Так будьте осторожны, если не уверены в том, что делаете.

Снова послышался грохот, на этот раз ближе. Я почувствовал, как пол зашевелился у меня под ногами. Грифон взвыл, вцепившись в пол когтями. Иронель застонала. Услышав какой-то звук над головой, я посмотрел вверх — как раз вовремя, чтобы увидеть падающий на меня приличных размеров камень. Я нырнул в сторону; удар был такой, словно столкнулись два локомотива. Во все стороны, словно шрапнель, полетели каменные осколки. Рузвельт развернулся и бросился к алтарю. Грифон зашипел и встал на дыбы, готовый обрушиться на него, но Иронель что-то крикнула, зверь снова сел, прижав уши, и Рузвельт пробежал мимо него. Я кинулся следом, и прямо между нами рухнул кусок мрамора. Пол раскачивался, словно студень, и обломки камня, потолочной мозаики, цветного стекла, металла и статуй плясали на нем, будто капли воды на раскаленной плите. Рузвельт оказался в самой гуще падающих вокруг, подобно осколкам бомб, камней. Один из них ударил его в плечо, но он устоял. Его шатало, но он упорно пытался добраться до алтаря. Ему оставалось лишь шесть футов до цели, когда купол над алтарем провалился и рухнул вниз. Упала одна из колонн, которая едва его задела, но при этом отбросила на десять футов. Он перекатился в пыли и застыл неподвижно, словно сломанная кукла. Грохот утих. В тишине послышался стук нескольких падающих камешков.

Иронель опустилась на колени рядом с Рузвельтом и дотронулась до его лица.

— Он умер? — прошептала она.

Я быстро осмотрел его. В черепе зияла неприятная вмятина. Дыхание было редким и хриплым, но пульс оставался ровным.

— Он сильно ранен,— сказал я,— Но не мертв — пока.

С помощью Иронель я взвалил его на спину, перенес в ее спальню и уложил в темноте на кровать.

8

После долгой ночи наконец наступил рассвет. Иронель спала, положив голову на кровать, где лежал Рузвельт. Когда я разбудил ее, она улыбнулась.

— Он все еще жив, Ричард,— сказала она.

— Я снова проверил пульс. Сердце билось ровно, но дыхание было редким и прерывистым. Я дотронулся до вмятины над его глазом.

— Нужно что-то делать,— сказал я.— Ты можешь развести огонь?

— Ронизпел боится огня,— ответила она.— Но если я попрошу, он его мне принесет.

Я обследовал рану. Кость треснула, и в ране остались мелкие осколки. Иронель вернулась с бронзовым подносом, в котором лежали тлеющие угли. Я не стал задавать вопросы, просто добавил к углям немного сухих веток и обжег на огне нож.

Сделав два перекрестных разреза, я отогнул края кожи вокруг раны. Иронель вела себя словно обученная медсестра, следуя за каждым моим шагом и даже ни о чем не спрашивая. Пока она держала разрез открытым, я простерилизовал на огне проволочный крючок и с его помощью поставил обломки кости на

место. Закончив, я закрыл рану. Рузвельт все еще дышал. Иронель зашила разрез красной шелковой нитью и села рядом с ним, глядя на его лицо. Я нашел себе подходящий угол и отправился спать.

Я проснулся оттого, что на лицо мне падал свет. Иронель сидела рядом со мной, и ее лицо казалось в полумраке мертвенно-бледным.

— Ричард... я боюсь за Питера.

Я встал и подошел к Рузвельту. Он лежал на спине с закрытыми ввалившимися глазами и искаженным в мучительной гримасе лицом, что-то хрипя сквозь сжатые зубы и царапая пальцами простыню.

— Нет...— донеслись до меня сдавленные слова,— Никогда... не склоняй головы... лучше... разрушение навеки...— Его голос перешел в бессвязное бормотание.

Я коснулся пальцами его шеи. Кожа была горячей, словно раскаленное железо. Рана на лбу опухла и воспалилась.

— Мне очень жаль,— сказал я.— Но нам нужны лекарства, которых у нас нет.

— Ричард,— прошептала девушка.—- Чазз говорит, что мы должны отнести Питера к нему.

Я посмотрел на нее: на ее большие темные глаза, рыжие локоны, прилипшие к белой коже.

— Его нельзя трогать.

— Но... Чазз не может прийти сюда, Ричард!

Я взглянул на Рузвельта. В медицине я не слишком разбирался, но мне уже приходилось видеть умирающих. Я поднял его, и девушка повела меня через темные залы, среди черных лиан и упавших статуй, в полную разнообразных запахов ночь.

В высохшем фонтане посреди заросшего травой сада резвились каменные русалки. Иронель раздвинула кусты, росшие сквозь трещину в бассейне, и перед нами открылось отверстие. Крутые каменные ступени вели вниз, откуда пахло грибами и влажной глиной. Иронель шла впереди. Когда мы оказались внизу, она осветила моим фонариком покосившиеся полки, заполненные пыльными винными бутылками. В дальнем конце помещения зиял пролом, напоминавший гигантскую крысиную нору, из которой воняло, словно из обезьянника в зоопарке.

Иронель, казалось, этого не замечала. Она подошла к дыре и крикнула:

— Чазз, это я, Иронель, и Ричард, мой друг. Мы принесли Питера!

В ответ раздалось нечто напоминавшее скрежет трущихся друг о друга камней. Иронель повернулась ко мне.

— Чазз говорит, что мы можем его внести.

Я спустился в дыру, которая вела в туннель с гладкими стенами, прорытый во влажной земле. Туннель извивался, опускаясь все ниже, пока не уперся в неровную стену из бугорчатой мокрой кожи. Иронель посветила на стену, и я увидел лицо шесть на шесть футов, с широким крючковатым носом и ввалившимися веками, которые поднялись, открыв глаза размером с баскетбольные мячи. На щеках и скошенном морщинистом лбу росли волосы, грубые, словно шерсть мамонта. Там, где волос не было, виднелась черная чешуйчатая кожа, покрытая складками, подобно носорожьей шкуре. Из-под красных губ показались щербатые зубы, похожие на могильные камни. Рот открылся, и раздался фохочущий рев.

— Он говорит, чтобы его положили сюда,— перевела Иронель.

Я сделал так, как она просила. Рузвельт лежал словно труп, бледный как смерть. Громадные глаза окинули его взглядом. Изо рта высунулся язык, похожий на розовое пуховое одеяло, попробовал на вкус воздух и снова исчез.

— Он сокрушил камни,— проревел голос на этот раз более отчетливо — или, возможно, я уже начал привыкать к подобным звукам.

— Он не знал, Чазз, дорогой,— умоляюще сказала Иронель.— Он никому не хотел причинить вреда.