Миры Имра
Шрифт:
Потрескивал хворост в огне. Тени играли немую драму на стенах пещеры. Ветер, унылый бард, запевал свою песню, и в такт ему скрипели ветви деревьев, и в том же ритме капала вода.
****
– Гхм… – выдохнул Олоф. – Уже темно. Пора вам отдохнуть, а я встану на карауле.
Кэрин потянулась.
– Ты прав, мудрый Олоф.
Она улыбнулась ему, а он ответил ей поклоном.
– Я сменю тебя, Олоф, – мой голос показался мне каким–то тихим и беззвучным, – нас будут искать, поэтому завтра надо отойти от города еще дальше на восток.
–
– Ложитесь спать, завтра будет светлый день. Да хранит вас Светлый Перпол!
Я лег на камень, обвешанный шкурами, и накрылся шейном, плащом из шкур. Кэрин улеглась там же, где и сидела, рядом с костром. Я все боялся, что она убежит, испугавшись своих похитителей, но успокаивал себя мыслью, что на улице идет пепельная буря, а в нее только глупец будет бродить по лесу.
Утро. Одно лишь название осталось от этого чудесного и каждодневного явления. Солнце невидимыми лучами еле освещает горы, ручейки и лес в долине. Рассвет похож на борьбу двух художников–живописцев. Один снизу пишет красками розового и красного цветов, а второй выше покрывает все полотно серыми мрачными тонами. Кажется, что розовый цвет зальет все небо, но нет. Второй живописец побеждает в споре, и на поверхности Имра рассвет наступает незаметно для людей, словно его поглотило серое марево, и рассвета вовсе не было. И только прячась за тучами, он разгорается огненными цветами, а после уступает место солнцу, которое просыпается и светит сильнее, но, впрочем, этого не видно на земле, где все покрыто пеплом и сажей. Хотя пепельная буря уже прекратилась.
Я проснулся резко и неожиданно для себя. Сон, страшный сон из прошлого, пугающий меня всегда и ведущий меня в самые ужасные воспоминания прошлых лет.
Я покрутил головой, осмотрелся, и, схватившись за голову, проклял себя три раза, потому что проспал свой час караула (Олоф спал у входа). А еще мои страхи подтвердились. Кэрин ушла, ее не было на том месте, где она уснула.
«Наверно, дождалась, когда мы, олухи, уснем, и сбежала. Добралась до города, и теперь сидит в хижине матери с кружкой рома и тарелкой харчей, в теплоте. А я здесь, в сырой холодной пещере, глупец, осел, Волбур тебя побери!».
Но нет!
Я посмотрел налево. И увидел.
– Она здесь! Спит рядом с тобой, тупица Радагас!!! Но почему она жмется ко мне? Видимо, ночью она замерзла и решила согреться подле меня. Или она решила соблазнить меня, а потом коварно убить?.. Нет. Это сумасбродство! Да и сейчас это неважно!
Кэрин мирно спала. Под наваленными шкурами она была совсем маленькой и незаметной. Она прижалась ко мне, положив левую руку мне на грудь. И я почувствовал, как через ее пышную грудь и одежду ко мне пробивается живой, мерный, но не такой мерный, как падающие со сталактитов капли воды, тот звук холодный, а здесь… теплый, щекочущий и наполненный энергией, которая хранится в этом женственном, изящном теле, совсем не подходившим для воина. Ее сердце стучало в мою грудь, и от того я почувствовал
Встряхнув головой и превозмогая желание остаться под шкурами рядом с Кэрин, я встал. Разжег костер, подбросив в истлевающие угли хворост. Тот затрещал, заискрился, и стал рождаться слабый (а потом и более сильный) огонек. Погрев руки, я вспомнил о старом друге.
Олоф спал, посапывая, укутавшись в плащ и накинув сверху пару шкур оленей. Он прислонился спиной к скале, а ногами перегородил путь в пещеру. Охранник, мой старый наставник и хороший друг Олоф.
Я вышел на улицу и огляделся. Кругом было серо: горы, леса в долине Кряжа, даже Танград издали казался серым. Лишь далеко в выси, сквозь пелену туч изредка можно было разглядеть белые редкие шапки пиков Черного Кряжа, поднявшие свои головы выше туч и облаков.
Я легонько пнул Олофа по ногам.
– Вставай, Олоф. Уже пора, – сказал я ему, как говорил день назад.
Он резко открыл глаза и немного приподнялся.
–Уже утро? – осведомился он ничуть не сонным голосом.
– Да, рассвет настал, – я вдохнул сернистый воздух и немного закашлялся, – прости меня за мою безответственность и дерзкий нрав. Я забыл сменить тебя на посту.
– Все хорошо, Радагас, за долгие годы нашей дружбы я научился уживаться с твоим характером и с твоим поведением, – он крякнул и встал.
– Пошли, поедим, – весело прозвучал его тяжелый голос, – то мясо кабана еще свежо?
Я кивнул.
– И, я думаю, – Олоф все никак не мог угомониться, – пора будить девицу, которая так нежно жалась к тебе ночью. Да, я видел! И не отворачивай голову! – он не смог сдержать смеха, а я выругался и пошел, насупившись, к костру, жарить убитого вчера кабана.
****
Запах жареного мяса и говор двух бравых мужей заставил проснуться Кэрин. Потянувшись, она встала и сразу, даже не пожелав доброго утра, принялась за поедание окорока.
Никто не разговаривал, и завтрак прошел под звуки чавканья, чмокания и облизывания пальцев.
****
– Нам следует двинуться дальше на восток, – сказал я, когда мы оседлали лошадей и покинули наше пристанище.
– Я согласен, – кивнул Олоф, – надо убраться подальше от города. Стража не должна зайти так далеко в леса. И тем паче, в горы эти толстозадые не рискнут пойти малым отрядом!
Олоф вздохнул.
– Вот только если король отдаст приказ Черным Эрронам догнать нас, то тут, ребятки, дело плохо.
– Да, это так, – вмешалась недоумевающая Кэрин, – но, великие мужи, скажет мне кто–нибудь из вас, зачем мы направляемся на восток? Так мы лишь приблизимся к Могучему вулкану Эндреведу, который с похвалами примет нас в свое огненное жерло!
Ее голос вобрал в себя изрядную долю возмущенности и легкой обиды, в которой прибывала Кэрин из–за того, что я и Олоф не посвящали ее в тайну нашего плана.
Я улыбнулся и, подъехав к Кэрин, начал ей рассказывать, куда мы направляемся.
****