Миры Клиффорда Саймака. Книга 7
Шрифт:
— Твой рассказ вызывает у меня двойственные чувства, — сказал Хортон. — Хотя догадываюсь, что для меня теперь пятьдесят лет больше или меньше — значения не имеет. Раз уж не дано дожить в своей эпохе, то, наверное, все равно, когда дожить. Сокрушаюсь я о другом — о том, что остался один, У меня, похоже, были недурные перспективы с Элен, да и двое других мне нравились. Надо думать, во мне живет еще и чувство вины за то, что они погибли, а я уцелел. Ты, по собственным твоим словам, спас меня потому, что я находился в камере номер один. Если бы не это, уцелел бы кто-то другой, а я был бы мертв.
—
— Знаю, знаю. И все равно невольно думаю, что…
— Кушайте суп, — перебил Никодимус. — А то жаркое остынет.
Хортон съел ложку супчика и похвалил:
— Вкусно.
— Конечно, вкусно. Я же сказал, что могу быть квалифицированным шеф-поваром.
— Можешь быть поваром? Странная манера излагать свои мысли. Ты или повар, или не повар. А ты твердишь, что можешь быть поваром. Точно так же ты заявлял, что можешь стать инженером. Не что ты инженер, а что можешь им стать. Сдается мне, друг мой, что ты многовато на себя берешь. Чуть раньше ты прозрачно намекал, что был еще и умелым техником холодного сна.
— Но я выражаюсь совершенно точно! — вознегодовал Никодимус. — Именно так и обстоит дело. Сейчас я шеф-повар, но могу быть инженером, или математиком, или астрономом, или геологом…
— Тебе нет нужды становиться геологом. В экспедиции уже есть геолог — это я. Элен была биологом и химиком…
— А может, когда-нибудь нам понадобятся два геолога, — заявил Никодимус.
— Не болтай ерунду, — отрезал Хортон. — Ни человек, ни робот не могут иметь сразу столько профессий, сколько, по твоим словам, ты приобрел или можешь приобрести. Каждая из них требует многих лет изучения, а пока учишь новые предметы и овладеваешь новой специальностью, волей-неволей забываешь что-нибудь из того, что знал прежде. Да больше того — ты же обыкновенный домашний робот без всякой специализации. Взгляни фактам в лицо — объем твоего мозга невелик, система реакций относительно примитивна. Корабль сказал, что тебя взяли в полет именно потому, что твоя конструкция очень проста и в тебе почти нечему выйти из строя.
— И все это более или менее справедливо, — согласился Никодимус. — Я таков, как вы описали. Сбегай да принеси — я не пригоден, пожалуй, ни на что большее. Объем мозга у робота-слуги и впрямь невелик. А если у меня не один мозг, а два или три… Хортон швырнул ложку на стол.
— Ты спятил! Так не бывает!
— Нет, бывает, — спокойно ответил Никодимус. — У меня сейчас два мозга — прежний стандартный, тупой мозг слуги и мозг шеф-повара, а если бы я захотел, то мог бы прибавить еще один, только не знаю, какого рода мозг хорошо сочетался бы с мозгом повара. Быть может, мозг врача-диетолога, но такого мозга в комплекте не обнаружилось.
Хортон сумел сдержать себя, хоть это стоило ему немалых усилий.
— Давай-ка начнем сначала, — предложил он. — Объясняй с азов и не торопись, чтобы мой дурной человечий
— Это все пятьдесят лет, — заявил Никодимус.
— Какие пятьдесят лет, черт возьми?
— Пятьдесят лет отсрочки после того, как вас заморозили. Если люди возьмутся за дело целенаправленно, то за такой срок можно добиться многого и в теории, и на практике. Вы тренировались с весьма хитроумным роботом — с шедевром человекоподобия, самым совершенным из всех когда-либо созданных, не так ли?
— Твоя правда, — сказал Хортон. — Помню его ясно, словно это было вчера…
— Для вас, — заметил Никодимус, — только вчера. Что с тех пор прошла тысяча лет — для вас звук пустой.
— Порядочный был паршивец, — вспоминал Хортон. — Сухарь и зануда. Знал втрое больше нашего, а умел в десять раз больше. И обожал давать нам это понять самым гнусным способом, вежливо и елейно. Так елейно, что и не подкопаешься. Да все мы в глубине души ненавидели его, мерзавца, лютой ненавистью!..
— Вот видите! — торжествующе воскликнул Никодимус. — Это не могло продолжаться. Создалась ситуация поистине нетерпимая. А если б его послали с вами в полет? Только подумайте о бесконечных трениях, о неизбежном столкновении характеров! Вот почему с вами я, а не он. Его оказалось невозможно использовать. Непременно нужен был смиренный олух вроде меня, робот, каким вы привыкли помыкать, не возражающий, чтоб им помыкали. Но простой смиренный олух вроде меня оказался бы неспособен без посторонней помощи прыгнуть выше собственной тупой головы — а в экспедиции возможно всякое. Вот они и напали на идею дополнительных мозгов, которые можно подключать к неповоротливому мозгу вроде моего основного.
— Значит, у тебя есть целый короб дополнительных мозгов, которые тебе остается только включать по мере надобности?
— Это не совсем мозги, — пояснил Никодимус. — Они называются «трансмоги», хоть я и не знаю почему. Кто-то мне однажды говорил, что это сокращение от слова «трансмогрификация» 1 . Существует такое слово?
— Понятия не имею, — ответил Хортон.
— Ну и ладно, — заявил Никодимус. — Короче, в моем распоряжении есть трансмог шеф-повара, трансмог врача, трансмог биохимика, — в общем, идея вам понятна. И в каждом трансмоге записан полный курс соответствующего колледжа. Как-то раз я пересчитал их все, да запамятовал, сколько получилось. Дюжины две, наверное.
1
В позднем средневековье этим мудреным словом обозначали чудесные превращения, метаморфозы. — Здесь и далее примеч. пер.
— Выходит, ты и в самом деле можешь починить туннель, о котором толковал Плотояд?
— Не поручусь, — признался Никодимус. — Я же не знаю, что там заложено в трансмог инженера. Есть столько видов инженерии — инженер-химик, инженер-механик, инженер-электрик…
— По крайней мере ты наверняка получишь общеинженерную подготовку.
— Обязательно. Но ведь не исключается, что туннель, о котором говорил Плотояд, построили не люди. Вряд ли людям хватило бы времени…