Миры Клиффорда Саймака. Книга 7
Шрифт:
— А может, и хватило? У них же была почти тысяча лет, а за такой срок можно успеть очень многое. Вспомни, сколько нового наворотили за пятьдесят лет, про которые ты рассказывал.
— Знаю. Возможно, вы правы. Возможно, они решили, что хватит полагаться только на корабли. Если бы люди полагались только на корабли, они не могли бы уже сегодня очутиться так далеко в пространстве, и…
— Могли, если превысили скорость света. А если превысили, то дальше, может статься, нет никакого предела. Достаточно взять световой барьер — и пожалуйста, летайте себе быстрее света во сколько угодно раз…
— Не думаю, что они сумели построить сверхсветовые корабли, — заявил Никодимус. — С тех пор как меня включили в проект,
— Ну, положим, пользуются не только люди.
— Нет, не только. Это совершенно очевидно хотя бы по Плотояду. А сколько еще рас путешествует по туннелям, немыслимо и гадать. Но что делать с Плотоядом? Если мы не сумеем наладить туннель, он захочет лететь вместе с нами.
— Только через мой труп.
— Знаете, я, в общем, разделяю ваши чувства. Он неотесанный тип, и погрузить его в холодный сон будет серьезной проблемой. Кроме того, прежде чем рискнуть, пришлось бы изучать его биохимию.
— Ты напомнил мне о том непреложном факте, что мы не возвращаемся на Землю. Но какая в том выгода? Может, ты знаешь, куда все-таки Корабль держит путь?
— Нет, не знаю. Разумеется, мы обсуждали это наряду с прочими темами. Уверен, что Корабль не пытался ничего от меня утаить. У меня такое чувство, что Корабль сам толком не решил, что делать дальше. Кажется, просто лететь и лететь и осматривать все, что по дороге. Вы, конечно, отдаете себе отчет, что при желании Корабль не затруднится подслушать все, о чем мы тут говорим.
— Меня это не беспокоит, — отозвался Хортон. — Сложилось так, что все мы попали сейчас в одну мышеловку. Причем ты на много больший срок, чем отпущено мне. И мне уж в любом случае придется цепляться за эту мышеловку до конца моих дней — у меня просто нет другой жизненной базы. Я в тысяче лет от дома и на тысячу лет отстал от нынешних землян. Корабль несомненно прав в своем утверждении, что, вернись я на Землю, я оказался бы ни к чему не годен.
Конечно, я соглашаюсь с этим теоретически, а в глотке все равно встает ком. Будь со мной трое остальных, все, наверное, выглядело бы по-другому. Мной владеет чувство чудовищного одиночества.
— Вы не одиноки, — заявил Никодимус. — С вами Корабль и я.
— Да, вроде бы. Только я как-то все время забываю об этом. — Он отодвинулся от стола. — Ужин был превосходный. Жаль, что ты не мог отведать его вместе со мной. Как ты полагаешь, моему желудку не повредит, если я съем еще ломтик жаркого в холодном виде перед сном?
— На завтрак, — заявил Никодимус. — Если пожелаете, я подам вам ломтик на завтрак.
— Ладно, так и быть, — согласился Хортон. — Но меня, признаться, смущает еще одно. При такой организации, как у вас в экспедиции, зачем вам вообще человек? В эпоху, когда я проходил предполетные тренировки, иметь экипаж из живых людей казалось целесообразным. А сейчас? Ты и Корабль могли бы спокойно справиться с делом и без меня. Коль на то пошло, почему было попросту не выбросить нас на помойку? Зачем понадобилось утруждать себя и загружать нас на борт?
— Вы стремитесь унизить себя и человечество, — заявил Никодимус. — Это не более чем шоковая реакция на то, что вы сегодня узнали. В самом начале казалось существенным загрузить на борт как можно больше научных и технологических знаний, и этого можно было достичь только взяв с собой людей — носителей знаний. Правда, к моменту старта были найдены иные способы передачи знаний в виде трансмогов, превращающих даже простейших роботов вроде меня в многосторонних специалистов. Тем не менее и при этих условиях мы, роботы, лишены одного фактора — странного
— Твоя речь утешительна, — произнес Хортон. — Остается лишь надеяться, что ты не ошибаешься.
— Поверьте мне, сэр, не ошибаюсь.
Вмешался Корабль:
Хортон, пора бы вам на боковую. Поутру к вам заявится Плотояд, и вам надо выспаться.
Глава 8
Но сон не приходил.
Он лежал на спине и пялился в темноту — и темнота низвергала на него необычность и одиночество, ощущения, которые он до этих самых минут не подпускал к себе.
Только вчера, — так ведь сказал ему Никодимус. — Вы заснули холодным сном как бы только вчера, а столетия, что пришли и ушли потом, для вас звук пустой, меньше чем ничего…
«А ведь действительно, — подумал он с удивлением и горечью, — я заснул как бы только вчера. А теперь я один, и остается лишь вспоминать и скорбеть». Скорбеть, лежа в темноте на планете столь отдаленной от Земли, но для него лично явившейся в мгновение ока. Скорбеть оттого, что родная планета и люди, которых он знал вчера, скрылись в бездне времени.
Элен мертва, подумал он. Мертва и лежит под суровым сиянием чужих звезд на неизвестной планете незарегистрированного солнца, а кругом громады ледников из замерзшего кислорода на фоне черноты космоса и первобытных скал. Скалы не подвержены эрозии, неизменны тысячами и миллионами лет, и планета в целом неизменна, как сама смерть.
Они трое вместе — Элен, Мэри и Том. Только его не хватает, и не хватает потому, что волею судеб он оказался в камере номер один, а бестолковый, плоскостопый, придурковатый робот не додумался ни до чего другого, как руководствоваться номерами камер.
Корабль, — позвал он про себя.
Спите! — ответил Корабль повелительно.
Да пошел ты! — вспылил Хортон. — Ты не вправе меня баюкать. Ты не вправе указывать, что мне делать. Спите, учишь ты. Расслабьтесь, советуешь ты. Забудьте обо всем, подразумеваешь ты.
Мы не советовали и не советуем забывать, — ответил Корабль. — Воспоминания драгоценны. До той поры, пока в вас не иссякла скорбь, держитесь за воспоминания изо всех сил. И когда вы скорбите, то знайте, что мы скорбим вместе с вами. Ведь мы тоже помним Землю.