Миры Пола Андерсона. Том 20. Аватара
Шрифт:
Вейзенберг глотнул припахивающую дымком жидкость.
— А не можете ли вы попросить работу у шкипера?
— Мне не хочется взваливать на его плечи лишнюю тяжесть. К тому же вы у нас главный технический специалист. Быть может, вы намекнете мне, что предложить ему, понимаете? Мы с вами можем понять друг друга лучше других. Я слышал, что вы провели не один год в Перу, работая на «Авентюрерос».
Вейзенберг кивнул:
— Я изучал ядерную технику в Лиме. Тогда на Деметре ее не преподавали. А потом поступил на работу в вашу компанию. Вот так я привязался к космосу. Но я любил и сам город,
— А почему вы вернулись? Вы можете сказать об этом?
— О, в основном из-за родителей. Нелегко одному работать на планете, хотя семья подбадривала меня. Когда Дэн освоил «Чехалис», я перешел к нему на службу.
Руэда смотрел на бокал, отпил, посмотрел вновь, словно пытаясь что-то разглядеть.
— Космос, — пробормотал он. — Он сделался навязчивой идеей у всех нас. Иначе мы бы не оказались здесь. Меня, по-моему, зацепило в детстве, в холодную ясную ночь на Мачу-Пикчу. Звезды над руинами инков казались воинством ангелов.
— Или Иных, — негромко напомнил Вейзенберг. Руэда вопросительно поглядел на него:
— Вы принадлежите к тем, для кого Иные являются воплощением Бога?
— Не совсем, — разговор становился откровенным… им оставалось лишь сорок часов мира. — Тем не менее я отправился учиться в неохасидскую раввинскую школу в Эополисе. Она оставляет свой отпечаток на человеке на всю оставшуюся жизнь, даже когда исчезает вера.
— Ну, я-то в известной мере католик, но должен признать, что годы, проведенные на Бете, заставили меня удивляться. До этих пор я считал существование Иных неоспоримым фактом. Но когда фантастически одаренные бетане оказались смертными и испуганными — так же, как и мы, — и в той же мере потрясенными загадкой Иных, как и мы сами, — это многое во мне перевернуло. — Руэда скривился. — Некогда в политике я был консерватором. Теперь я вижу, что правительство заражено хворями, о которых прежде можно было не беспокоиться, и во мне тает последняя вера. — Он допил виски. — А пока можно по-прежнему верить в мудрость, силу и благосклонность Иных. И да будет так всегда!
Выпив воды, он приподнял бутылку виски, предлагая Вейзенбергу повторить. Инженер отрицательно качнул головой, Руэда, булькая, налил себе и пригубил второй бокал.
— Я не склонен к поклонению Иным, — проговорил Вейзенберг, — например, я не верю в то, что они в тайных трудах направляют не только нас, но и всю Вселенную. Конечно, подобное не исключено, но их Голос то же самое сказал и бетанам. Вообще, в отношении к ним я агностик и таковым останусь, пока мы не получим непосредственную информацию, чего может никогда не случиться вообще.
— И все же Иные имеют существенное значение для вашей души, — заметил Руэда.
Вейзенберг согласно кивнул:
— Фундаментальное. В особенности когда я из космоса наблюдаю небо. Наверно, они не играют в богов, мне кажется невозможным, — во всяком случае я не могу этого принять, — что они к нам безразличны и оставили эти Ворота просто для того, чтобы мы не поломали что-нибудь важное, и единственную тропу к новой планете показали нам просто из праздного любопытства: как человек кормит голубей крошками сандвича, который самому есть не хочется. Нет, они наверняка тщательно
— Они могли побывать где угодно, — отвечал Руэда. — Помните, никто, в том числе и бетане, не видел их корабля.
— Быть может, их корабли невидимы. Быть может, они не нуждаются в кораблях. Абсолютно немыслимо, чтобы они просто бросили свои Т-машины, — стоит только подумать о вложенной в них энергии и ресурсах; нельзя представить и то, что они нас оставили. Я могу свободно допустить, что они стараются держаться так, чтобы мы их не видели. Может быть, их присутствие повергнет нас в прах! Черт побери, им приходится быть благородными из жалости к нам.
— У нас большая Галактика. В ней могут обитать миллионы, даже миллиарды разумных рас. Как у них может хватить времени на всех?
— Если они могут оставить свои Т-машины около — интересно бы знать скольких солнц? — то способны интересоваться и тем, что происходит на планетах.
— Подобно Богу? «Глаз его призрит и воробья».
— Нет, едва ли Иные обладают бесконечным могуществом. Впрочем, мы можем не заметить разницы.
Руэда помрачнел.
— И они не собираются помочь нам в нашем полете?
— Я не слыхал, чтобы они устраивали чудеса ради какого-нибудь благоденствия, — отвечал Вейзенберг. — Я все пытаюсь и пытался понять, как они относятся к нам, но так и не сумел догадаться. Непонятно уже то, в чем выражается их забота. Но я глубоко убежден в том, что мы им не безразличны, — в том, что Голос не лгал, утверждая, что они любят нас.
Настало время готовить новую еду. Кейтлин вошла в кают-компанию по пути в галерею и остановилась на месте.
Инопланетянин… бетанин… Фиделио стоял, либо сидел, либо устроился на корточках, либо просто замер перед одним из больших видеоэкранов. Внутренний свет не затмевал небо для глаз Кейтлин, и она видела, как Млечный Путь струится около его головы. Он был один.
— О! — проговорила она. — Добрый день.
Не оглядываясь, инопланетянин отвечал хриплым свистом:
— Buenas dias, senora Mulryen!
Кейтлин перешла на испанский:
— Итак, ты узнал меня, даже не глядя?
— У нашего народа более чуткие уши, чем у людей, — без практики лишь человек, наделенный абсолютным слухом, мог понимать слова Фиделио. Говорил он бегло и грамматически правильно. Просто природа не позаботилась обеспечить его средствами для произнесения подобных звуков. И, словно понимая, что невольно допустил резкость, продолжил:
— Кроме того, каждая личность имеет вполне определенный запах. Эволюция научила вас не замечать его. Но ваше зрение в воздухе куда лучше на длинных расстояниях, чем мое, и я могу лишь беспомощно восхищаться вашим осязанием. — Фиделио повернулся к ней одним текучим движением — свет блеснул на его гладкой шкуре.
Кейтлин сделала несколько шагов по палубе и остановилась перед ним.
— Мне нравится запах твоего тела, — сказала она, — он напоминает мне о моей родине, о том, как я девочкой играла у моря, на берегу, где галька перекатывается от шороха волн… и вместе с тем он другой — словно бы за игрой я вижу в облаках странную сказку… Прости, ты можешь не понять этого.