Миры Роджера Желязны. Том 1
Шрифт:
Фон Кемпелен растерянно щурил свои воловьи глаза. Когда я уже встал на подоконник, он крикнул мне вслед:
— Будьте осторожны!
Дверь с грохотом упала как раз в тот момент, когда я выскользнул из окна. Черепицы крыши были мокрые и скользкие. Далеко впереди двигались фигурки Петерса и обезьяны. Вскоре крыша стала плоской, и я мог не карабкаться, а идти быстрым шагом. Сзади раздались громкие крики. Я с быстрого шага перешел на бег.
А внизу по-прежнему заходились собаки.
Трудно сказать, как долго мы убегали по крышам. В конце концов я последовал за Петерсом в окно пустой
Оказавшись на улице, мы напряженно приглядывались и прислушивались, не отходя от двери. Кругом было тихо — в этот поздний час большинство парижан сидели по домам и готовились лечь спать. Даже собаки поутихли. Петерс довольно быстро вывел меня к кабаку, где мы пришли в себя за стаканом вина, привели в порядок свою одежду и оценили понесенный физический ущерб, который оказался невелик. И уж совсем чудом было то, что за время всех этих бурных событий Петерс сохранил на голове свой парик из медвежьей шкуры.
Было бы глупо гадать, отчего префект полиции нас так подвел — или подставил, что тоже очень могло быть. Мы решили не торопиться, подождать, пока все не уляжется, а потом все-таки вернуться в тот квартал, откуда нам недавно пришлось спешно ретироваться, и попробовать дознаться до причин происшедшего. Тем временем Петерс, который предпочитал оставаться трезвым, чем возиться с крохотными стаканчиками, вынул из кармана плитку табака, откусил изрядный кус и стал жевать, забавляя меня своим умением прицельно плевать через дверь, хотя мы сидели на большом расстоянии от нее. Он плевал всякий раз, когда дверь открывалась, умудряясь не попадать в того, кто входил. Я же налегал на вино — стараясь не привлекать к себе внимания, осушал стаканчик за стаканчиком, хотя в итоге выпил едва ли больше двух нормальных стаканов. Но завсегдатаи все равно заметили мое отчаянное — по их представлениям — пьянство, и на протяжении трех часов, что мы провели в этом заведении, мое поведение и плевательное мастерство Петерса были источником бесконечного веселья местной запьянцовской публики.
Часы где-то забили в третий раз с тех пор, как мы засели в кабаке. Мы расплатились и вышли на улицу. Там стало значительно холоднее. Подняв воротники и засунув руки поглубже в карманы, мы вернулись к дому, где жил фон Кемпелен.
В доме не было ни одного освещенного окна. Мы обошли его несколько раз, но засады не обнаружили. Никого поблизости не было. Я осторожно толкнул дверь — замок оказался сломан. Жестом подозвав Петерса, я первым зашел внутрь.
Медленно и осторожно, стараясь не топать ногами, мы поднялись по лестнице. На последней площадке перед дверью фон Кемпелен мы надолго остановились. Как мы ни прислушивались, никаких подозрительных звуков не услышали. Казалось, весь дом спокойно спал. Я нащупал в темноте дверь квартиры алхимика — ее замок тоже оказался сломанным. В некоторых местах на дверном полотне нащупывались глубокие
Я медленно открыл дверь — и замер, прислушиваясь. Все спокойно.
Пройдя на цыпочках через прихожую, я оказался на пороге залитой лунным светом комнаты. Она была совершенно пустой — ни мебели, ни ящиков. Не осталось ни колб, ни чайных чашек, ни даже той лавки, на которой стояли ящики.
Петерс тихо присвистнул.
— Дела! Чудеса да и только! Как вам это нравится?
— Унесли все до последней плошки. Это ничего хорошего не значит. Рано утром надо повидаться с Дюпеном. Он должен знать ответы хоть на часть наших вопросов.
Петерс прошел через комнату и плюнул через разбитое окно.
— Должен-то должен, а может, и не знает, — изрек он. Мы пустились в обратный путь на корабль, где нас со снастей радостно приветствовал мохнатый друг Петерса.
— Bonjour, черт бы вас побрал, — произнес ворон. Взгромоздясь на ручку кресла, в котором я пил чай, и наклоняя голову вбок, он бесцеремонно таращился на меня большим глазом.
— И тебе bonjour, дьявольская птица, — сказал я.
— Похоже, вы ему понравились, — заметил Дюпен.
— Бац! Больше никогда! — завопил Грип, растопыривая крылья и мотая головой.
— Так вы говорили насчет письма, — напомнил я.
— Да, — сказал он с улыбкой. — Посредством хитрости и не без помощи презента в виде золотой табакерки, я получил доступ к письмам на столе господина министра. В ящичке для писем оказалась уйма компрометирующих его документов. Но ближе к теме. В своем письме министру фон Кемпелен предлагал правительству купить его секрет производства золота. В конце письма рукой министра было начертано, что цена слишком велика и более целесообразно украсть записи ученого, чтобы овладеть его тайной. Эта резолюция завершалась приказом действовать без промедления, потому что есть другие заинтересованные лица, которые могут купить бумаги ученого. Ниже стояла подпись другого министра с указанием даты операции — тридцать первое число.
— И вчера было именно тридцать первое! — воскликнул я. — Неужели правительство способно проделывать такие гадкие штуки?
Дюпен только повел бровью и сделал глоток чая.
— А как насчет полиции? То, что она явилась так вовремя, было частью заговора? Выходит, ваше правительство получило и фон Кемпелена, и его секрет?
— Отнюдь нет, — ответил он. — Вчера я переговорил с нашим префектом полиции месье Жиске, который многие годы находился в весьма прохладных отношениях с моим однофамильцем министром. И, как оказалось, очень вовремя переговорил, хотя вас предупредить уже не успел. Впрочем, насколько я понимаю, вы блестяще справились с опасной ситуацией. Хотя труп в дымоходе остается загадкой. — Я хотел объяснить, но Дюпен остановил меня быстрым жестом. — Нет-нет, об этом я ничего не хочу знать.
— А я и не собирался рассказывать, — сказал я. — Хотел только спросить: в чьей же власти сейчас фон Кемпелен?
— Да ни в чьей, — ответил Дюпен. — Ученый вместе со своим оборудованием движется в сторону границы. Полицейские, которых послал Жиске, упаковали оборудование и личные вещи фон Кемпелена, а доверенное лицо префекта тем временем растолковало ученому ситуацию.
— И все — чтобы натянуть нос высоким правительственным чиновникам? — сказал я. — А доверенное лицо префекта — это, конечно, вы?