Миры Роджера Желязны. Том 20
Шрифт:
— Как ты попал сюда, в мою камеру?
— Я же сказал тебе: просто пришел.
— Сквозь эту стену?
— Конечно, нет. Сквозь стену в Царстве Теней.
— Ни один человек не может проникнуть в Амбер прямо из Царства Теней! В Амбере же Теней нет!
— Ну, я соврал, — признался он.
— Так как же все-таки ты сюда попал?
— Я создал новую карту и решил с ее помощью посмотреть, что происходит по другую сторону стены… Ах, Боже мой, только что вспомнил!.. Я же не могу
— Возьми, вот кусок хлеба, — сказал я, отдавая ему свой хлеб. — Тут есть еще сыр, можешь взять и его.
— Благодарю тебя, Корвин! — воскликнул Дворкин и с волчьей жадностью накинулся на еду. Потом выпил всю воду. — Так. Теперь, если ты одолжишь мне перо и кусочек пергамента, я немедленно вернусь в свою комнату. Мне хочется дочитать одну книгу. Приятно было с тобой побеседовать. Жаль все-таки, что королем стал Эрик. Ну, я к тебе еще загляну. Если увидишь отца, скажи ему, чтобы он на меня не сердился, потому что…
— У меня нет ни пера, ни пергамента, — прервал я его.
— Господи, — сказал горбун, — ну и условия у тебя! Прямо варварские!
— Совершенно точно. Под стать самому Эрику.
— Хорошо, а что у тебя есть? Мне все-таки больше нравится моя собственная камера — там освещение лучше…
— Ты разделил со мной обед, — сказал я. — А теперь я хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Если ты выполнишь мою просьбу, обещаю: я сделаю все, чтобы помирить тебя с Обероном.
— И чего же ты от меня хочешь?
— Я всегда восхищался твоим искусством, но есть одно твое творение, которое мне нравится больше всего на свете. Я всегда хотел иметь его изображение. Ты ведь помнишь маяк в Кабре?
— Конечно. С тех пор я там был еще раза три. И я знаю его теперешнего смотрителя. Его зовут Джонин. Мы с ним в шахматы играем.
— Когда я стал взрослым, — продолжал я, — более всего мне хотелось хоть взглянуть на твои наброски планов этого великолепного здания!
— Ну, построить его было совсем не трудно!.. — ответил Дворкин. — Я, разумеется, сделал кое-какие предварительные наброски, но дальше как-то не пошло, все время что-то мешало. У меня тогда других забот было полно. Ладно, я принесу тебе один из тех набросков, если уж ты так этого хочешь.
— Нет, — сказал я. — Мне бы хотелось иметь не просто набросок, а что-нибудь посущественнее, более овеществленное, что ли: эта прекрасная вещь скрашивала бы мое одиночество, служила бы мне утехой… да и всем другим, кто попадет сюда после меня.
— Похвальное желание, — произнес он. — А у тебя хоть какой-нибудь инструмент есть?
— Есть вот такое стило, — сказал я, протягивая ему бывшую ложку,
Дворкин некоторое время молчал.
— Освещение совершенно никуда не годится, — заявил он наконец.
— У меня есть спички. Я буду зажигать их одну за другой и светить тебе. А можно еще солому зажечь, если спичек не хватит.
— Едва ли подобные условия могут соответствовать процессу гениального вдохновения…
— Разумеется! — воскликнул я. — Прошу прощения, но я не могу предложить ничего лучшего даже великому Дворкину. Это все, чем я располагаю. Однако произведение искусства, созданное твоей гениальной рукой, будет безмерно скрашивать сие убогое существование.
Он опять захихикал.
— Ну хорошо, — согласился он. — Только ты должен будешь светить мне и потом, чтобы я смог нарисовать еще и путь назад, в свою камеру.
— Согласен, — сказал я, нащупывая в кармане спички.
У меня было три полных коробка и один наполовину пустой.
Я вручил мастеру свою замечательную ложку и подвел его к дальней стене темницы.
— Ты понимаешь, что за инструмент я тебе дал? — спросил я.
— По-моему, это заостренная ложка, не так ли?
— Совершенно верно. Скажи, когда будешь готов, и я зажгу спичку. Тебе придется рисовать очень быстро, потому что спичек у меня мало. Половина пойдет на маяк, а вторая — на твой собственный рисунок.
— Хорошо, — согласился Дворкин. И я зажег первую спичку.
Он принялся рисовать на влажной серой стене. Сначала он изобразил вытянутый прямоугольник, который должен был служить как бы рамой будущей картины. Потом под его рукой стали возникать очертания маяка. Он делал набросок легкими штрихами. Это было поистине великолепно. С годами искусство мастера ничуть не поблекло!
Я зажигал спичку за спичкой, держа каждую за самый кончик, а потом плевал на пальцы и, когда правой рукой держать было уже невозможно, хватал спичку левой уже за обуглившийся конец и переворачивал ее, давая ей догореть до самого конца, прежде чем зажечь следующую.
Когда иссяк первый коробок, Дворкин уже покончил с изображением самой башни маяка и принялся за море вокруг нее и небо. Я всячески подбадривал его, бормоча слова восхищения.
— Здорово! Просто великолепно! — сказал я, когда рисунок был почти закончен.
Потом он заставил меня зажечь еще одну спичку, чтобы поставить на картине свою подпись. К тому времени у меня почти кончились спички во втором коробке.
— Ну а теперь я готов выслушать все твои хвалебные речи! — заявил он.