Миры Роджера Желязны. Том 24
Шрифт:
Я отпер дверь и вошел.
Из вазы под зеркалом исчезла серебряная роза. Странно. Я сделал шаг. В дальней комнате разговаривали, но тихо — слов было не разобрать. Я замер. Возможно, он там. Но не ворвешься же к человеку в спальню, особенно если он, судя по всему, не один — тем более к отцу, тем более после того, как отпер дверь своим ключом.
Я вдруг страшно смутился. Мне захотелось убраться как можно скорее. Я расстегнул перевязь с Грейсвандиром в чужих ему ножнах и повесил на одежную вешалку возле двери, рядом с коротким военного покроя пальто, которого прежде не видел. Потом выскользнул за дверь и тихонечко ее запер.
Неловко
Я быстро пошел прочь, но возле угла остановился. Дворкин считает, что Судный Камень защитил меня от Пути (если тот и впрямь хотел меня уничтожить). Однако, если носить Камень слишком долго, он погубит владельца Поэтому Дворкин посоветовал мне отдохнуть, а затем мысленно пройти сквозь Камень, чтобы приобрести большую силу того же Пути и заодно и щит от его возможных атак. Интересное умопостроение. Вот и все остальное тоже: умопостроения.
Я добрался до коридора, ведущего влево к лестнице и вправо к моей комнате, и остановился в сомнении. Впереди, слева, напротив обычно пустующих комнат Бенедикта, была гостиная. Я вошел и плюхнулся в глубокое кресло. Мне так мало надо: разделаться с врагами, помочь друзьям, очистить мое имя от налипшей на него грязи, разыскать отца и хоть как-то договориться со спящей ти'игой! А там можно было бы продолжить прерванный Wanderjahr [13] . Из этого следует, что я вновь должен задать себе уже почти риторический вопрос: насколько я хочу посвящать Рэндома в свои дела?
13
Год странствий (нем.) — время после завершения образования, посвященное путешествиям.
Я вспомнил, как он в библиотеке играет дуэт с почти чужим ему сыном. Когда-то мой дядюшка вел довольно разгульный образ жизни и вовсе не хотел править этим архитипическим миром. Однако отцовство, брак, выбор Единорога, видимо, сильно его изменили — укрепили характер и заставили отказаться от многих былых увлечений. Сейчас, по-видимому, он увяз в заботах о Кашфе и Бегме, вероятно, вынужден был недавно прибегнуть к убийству и пойти на унизительный мир ради сохранения политической стабильности в пределах Золотого Кольца. А кто знает, какие хлопоты и неурядицы готовит ему завтрашний день? Хочу ли я взваливать на него дополнительный груз, когда вполне могу разобраться своими силами, не тревожа и не беспокоя его? И наоборот, если я втяну Рэндома в эту историю, он скорее всего запретит мне многое, стеснит мою свободу действий. Хуже того, может всплыть вопрос, о котором давно и благополучно позабыли.
Я не присягал Амберу. Никто меня и не просил. В конце концов, я — сын Корвина, явился в Амбер по своей воле и жил здесь какое-то время, прежде чем отправиться на теневую Землю, где учатся и учились многие уроженцы Янтарного Королевства. Я часто возвращался и, кажется, со всеми ладил. Что-то вроде двойного
Впрочем, я бы предпочел, чтоб эта тема не возникала вовсе. Не хочу, чтоб меня принуждали выбирать между Амбером и Владениями. Я не пошел бы на это ради Единорога и Змеи, Пути и Логруса, тем более ради того или иного правителя.
Из чего следует, что Вайол нельзя передавать мою историю даже в самых общих чертах. Что бы я ни сказал, от меня рано или поздно потребуют полного отчета. Если же я верну Судный Камень на место без всяких объяснений, никто не станет меня допытывать, и все еще может обойтись. Зачем лгать, если есть способ избежать расспросов?
Я размышлял дальше. Все, чего я хочу, — оградить усталого, занятого человека от лишних забот. Он ничем или почти ничем не может мне помочь. Противостояние Логруса и Пути важно лишь в метафизическом смысле, на практическом уровне оно не должно иметь никаких последствий — ни хороших, ни дурных. В крайнем случае я всегда успею сказать Рэндому.
Отлично. Чем хороши рассуждения — всегда можно убедить себя, что поступаешь благородно, а не, скажем, трусливо. Я потянулся, хрустнул суставами.
— Призрак? — спросил я тихо.
Нет ответа.
Я потянулся за картами, но не успел их достать, как в комнату вкатилось светящееся кольцо.
— Ты ведь слышал!..
— Я почувствовал, что нужен тебе, — отвечал он.
— Ладно, — сказал я, снимая через голову цепочку и держа Камень рядом с собой. — Сможешь ты незаметно вернуть его в монаршии покои, в потайное укрытие возле камина?
— Я боюсь его трогать, — сообщил Призрак. — Не знаю, как его структуры повлияют на мои.
— Ладно, — сказал я, — видимо, придется мне сделать это самому. Однако пора проверить одну гипотезу. Если Путь попробует причинить мне вред, пожалуйста, перенеси меня в безопасное место.
— Хорошо.
Я положил Камень на соседний столик.
В следующие полминуты я понял, что весь напрягся, ожидая нападения со стороны Пути. Я расслабил плечи. Глубоко вздохнул. Я был цел. Возможно, Дворкин прав и Путь оставит меня в покое. К тому же теперь я могу призывать Путь из Камня, как призывал Знак Логруса. По словам Дворкина, некоторые магические действия совершаются только таким способом, хотя он и не удосужился объяснить мне, какие именно — мол, чародей сумеет разобраться сам. Я решил, что это не горит. Сейчас у меня не было охоты связываться с Путем в любом из его воплощений.
— Эй, Путь, — сказал я. — Идешь на мировую? Ответа не последовало.
— Мне кажется, он знает, где ты и что сейчас сделал, — промолвил Призрак. — Я чувствую его присутствие. Возможно, ты и впрямь счастливо отделался.
— Возможно, — кивнул я, доставая карты.
— С кем ты хочешь поговорить?
— Меня интересует Люк, все ли с ним хорошо. Еще меня заботит Мэндор. Ты вроде отправил его в безопасное место?
— В самое что ни на есть, — отвечал Призрак. — Королеву Джасру тоже. Хочешь видеть и ее?
— Вовсе нет. Вообще не хочу никого из них видеть. Только узнать…
Я не успел договорить, как Призрак уже исчез. Даже не знаю, что лучше — его прежняя враждебность или теперешнее желание угодить.
Я вытащил карту Люка и сосредоточился.
В коридоре раздались шаги. Кто-то, не задерживаясь, миновал мою комнату.
Люк явно ощутил мое появление, однако я ничего не видел.
— Люк, ты меня слышишь? — спросил я.
— Ага, — отвечал он. — С тобой все хорошо, Мерль?