Миша + Ася
Шрифт:
Он перегибается к ней через угол стола, ерошит ее мягкие волосы, целует в шею, а по напряженному телу ее понимает, что она далеко, далеко…
— Я хочу свой дом!.. —тихо, тихо объявляет Ася и отстраняется, а ему кажется, что она кричит и бьет его под дых.
Он выпивает две рюмки подряд и еще раз пытается спасти «вечер отдыха»:
— А яхту хочешь? А почему виллу на Таити не хочешь?
— Можно и виллу, но мне хватит и двух комнат в Москве, но своих…
— Так будет же у нас квартира, черт побери! Потерпеть только надо…
— Знаешь, я почему-то в это уже не верю… Мы так и будем скитаться с тобой по чужим углам до самой смерти.
Она произносит это очень испуганно и очень серьезно. Вся его веселость поглощается
— Давай чай пить.
Это подействовало на Асю лучше, чем все его возможные убеждения, успокаивания и научная аргументация. Она встряхивается и с виноватой улыбкой начинает разливать чай.
— Миш, ты прости меня—ладно? Ты не сердись на меня… — и искательно заглядывает ему в глаза.
После ароматнейшего чая с мелиссой и с Асиным пирогом Михаил трезвеет окончательно и решает поработать. Он достает огромный «латор» на 9 ампер, разматывает провода… Когда-то он стащил его из института, чтобы организовать у себя домашнюю лабораторию. С этой же целью заготавливалась и химическая посуда, и другие материалы. Они терпеливо дожидались своего часа, и пылились, и бились при переездах. Свои опыты и эксперименты Миша совершал теперь (пока! — он говорил себе — только пока!) на бумаге да в голове. Он решил стать изобретателем–одиночкой, независимым исследователем, но дальше решения дело никак не продвигалось. А «латор» все-таки пригодился: Миша подсоединял через него паяльник и запаивал капроновый шнур, предварительно натянутый на проволоку, — раз, два и обруч—держатель женских причесок готов — это называлось у него «паять деньги». За сто обручей он получал от «индивидуала» («капиталиста» — говорила Ася) пятнадцать рублей, а сколько наживались на нем, его не интересовало—каждый получает за свое. В этой работе ему больше всего не нравилось кусать проволоку, протирать ее от масла и ржавчины, но все же это были мелочи по сравнению с тем, что у него появился шанс вырваться из порочного круга (петли! — точнее) бедности и при этом никому не быть обязанным, ни перед кем не унижаться. Сейчас его задача —делать деньги, как можно больше и как можно быстрее, чтобы потом заняться работой для души, а здоровья и сил обязано хватить.
Миша работает ловко, даже красиво —ни одного лишнего движения. Вьется дымок, по комнате распространяется запах плавленого капрона. Ася поглядывает то на мужа, то на телевизор, но в основном изучает подаренную книгу.
— Нет, ты только послушай! — не выдерживает она. — Офламбирить — звучит?
— Это еще что? — он доволен ее восторгу и своему тонкому умению доставлять радость —он молодец! И может, смысл жизни не такая мудреная штука?..
— Опалить, значит. А вот еще — оттянуть…
— Ну это я знаю, —он хохочет.
— Дурак, — смеется и она, —это значит очистить, осветлить что-нибудь.
По телевизору, после жизнеутверждающего интервью с депутатом, сообщают о коварстве англичан, об их кознях против советских представителей. Михаил лыбится своеобразно. «Когда ты так ухмыляешься, — сообщила ему как-то Ася, — я знаю, что ты о политике думаешь—тебя за одну улыбку посадить можно». Голос за кадром на весь мир уличает шпионские козни англичан, а чело
век на экране с ловкостью фокусника проникает сквозь стены в нужные места и извлекает необходимые вещественные доказательства.
— Миш, фунт — это сколько, а? А золотник?
— А ведро? А вершок–корешок! — передразнивает он жену. — Погоди, дай послушать, как люди свой хлеб отрабатывают.
Ася недовольно фыркает, показывает ему язык и встает с дивана, направляется к книжной полке. Книги все закрыты газетами, лучшего способа спасти от Куки не нашлось. Она достает четыре тома словаря русского языка и делает выписки. Потом снова погружается в чтение и восклицает:
— Отпад! Марешаль из кур… Говядина по- неаполитански… Соус субиз… Уй, собаки страшные!
Она
— Миш, хочешь суп грибной с ушками? — Он молчит. —Или самбук яблочный…
— Самбук я ел…
В памяти оживают походы в шикарную ВЦСПСовскую столовую. Слуги народа заканчивали обедать в два часа, и чтобы продукты не пропадали, в столовую запускали всех желающих из близрасположенных институтов и простой люд с улицы. Мишу гнала в эти хоромы язва —институтскую столовую она (язва) терпеть не могла. Но большинство-то «доедалыциков» были здоровыми и все же рвались сюда с охотой, даже вдохновенно. Остатки с барского стола — сладки! Там Михаил познал вкус самбука, всевозможных запеканок и других достаточно вкусных, диетических и очень дешевых блюд.
— Он, видите ли, ел… А я не ела!
— И не поешь.
— Это еще почему —сама сделаю и поем сама же, а тебе и не дам!
— Насколько я понимаю, там яичные белки сырые, а значит — незя!
— Тьфу ты— сальмонеллез!
— Во, во —так что жуй слюни и читай про себя, я телевизор слушаю…
С экрана, после очередного, теперь уже обличающего интервью с депутатом, увлекательно комментировали экологические страсти. Миша внимательно присмотрелся к снимкам из космоса, и паяльник соскользнул, жало коснулось пальцев. Кожа зашипела и моментально подернулась шершавой корочкой, пахнуло паленым. Миша заматерился безадресно и схватился за ухо.
— Пописай на руку, —советует Ася, не отрываясь от книги.
Он не реагирует, лишь яростно шепчет что-то. Она не настаивает, закусив прядку волос, копается в словаре, но, не найдя, тяжко вздыхает и снова встает, извлекает с полки большущий том Малой советской энциклопедии, ищет там, тоже что-то нашептывая.
Боль отступает; и Михаил, очутившийся на какое-то время в бессмысленном пространстве, вдруг осознает это и прислушивается себе и невольно к тому, что происходит в комнате. Бубнит телевизор — уже погода, Ася затихла —значит, скоро уснет, а вот у него в голове по–прежнему пустота. Надо попытаться подумать о чем-нибудь, поизобретать. Ну-ка! И в голове заплясали цифры, цифры, цифры… Семь–восемь рублей в час, пусть семь рублей в час, значит, семь тысяч за тысячу часов, в неделю я могу выкроить двадцать–тридцать часов, пусть двадцать, значит, потребуется пятьдесят недель каждодневной работы, чтобы… С ума сойти! На самом деле мне удается за год делать раза в три меньше… Получается семь тысяч в три года, а чтобы рассчитаться полностью за квартиру с обстановкой, нужно двадцать тысяч, то есть работать, как сейчас, девять лет. И это мне еще повезло называется?! Не хочу об этом думать… А если бы я получал двадцать рублей в час… Не надо об этом! «В Москве облачно, температура…» Интересно, а сколько наш «капиталист» заколачивает… Машина у него есть… Дача есть… Видеомагнитофон есть. Значит… Не надо об этом! Ты паяй и думай о приятном, если о науке не способен: уже одет, обут, уже на квартиру копишь, уже подарки даришь, уже… «Миш, ты на завтрак что хочешь?» — Вот именно, подумай о завтраке. Что я хочу? Цикуты… Рыбу фугу… Печень вальдшнепа, фаршированную язычками соловьев… «Ты чего молчишь?» — Сейчас обидится. Вот уже смотрит на меня недоуменно…. Ответь же ей!
— А что, разве, кроме овсянки, можно еще что-нибудь захотеть? — «Боже, зачем я так?..»
— Можешь захотеть, что тебе угодно, но завтракать будешь в ужин, если вообще будешь!
Надо было бы соблюсти правила игры: испугаться, шутливо покаяться, но лень было, точнее — апатия, безразличность сковала и мысли, и чувства, только руки Михаила продолжали автоматически паять, сноровисто натягивать капроновую, скользкую шкурку на металлический позвоночник и снова паять. Ася подхватилась с дивана и устремилась к себе в комнату.