Мисс Кэрью

Эдвардс Амелия

Затем у него вырвался крик — крик, не похожий ни на что человеческое. Он попытался ухватился за трапецию, но промахнулся. Я поймал его, как раз вовремя, за ремень вокруг талии.

— Со мной все кончено, — простонал он сквозь стиснутые зубы. — Со мной все кончено! Отомсти!

Затем его голова тяжело откинулась назад, и он мертвым грузом повис на моей руке.

Я действительно отомстил, но это была тяжелая работа, и я уже был наполовину измотан. Как я ухитрился удержать его, развязать ногу и ползти с этим грузом по веревкам, — это больше, чем я могу сказать; но присутствие духа не оставило меня ни на мгновение, и я полагаю, волнение придавало мне какую-то ложную силу, пока оно длилось. Во всяком случае, я сделал

это, хотя теперь помню только, как перелез через борт плетеную корзину и увидел лица джентльменов, повернувшиеся ко мне, когда я опустился на дно корзины, едва ли более живой, чем груз в моих руках.

Он отправился в Австралию, и, как мне сказали, преуспел в тех краях.

Такова моя история, и мне больше нечего рассказывать.

ГЛАВА II

МОИ БРИЛЛИАНТОВЫЕ ЗАПОНКИ

«Алмазы самой чистой воды».

Перикл.

— Сэр, — сказал незнакомец, — эти запонки — мои.

Мы были наедине, лицом к лицу. Поезд летел со скоростью тридцать миль в час. Близился вечер, мы находились примерно на полпути между Льежем и Брюсселем.

Я забился в самый дальний угол маленького купе и уставился на него. Его волосы были темными и свисали длинными распущенными локонами; глаза были дикими и блестящими; на нем был просторный плащ с высоким меховым воротником. Я подумал, что этот человек, должно быть, сошел с ума, и похолодел.

— Вы что-то сказали, сэр? — нашел в себе мужество спросить я.

— Да, сэр. Вы носите запонки, — бриллианты, оправленные в золото — очень изящный дизайн — камни превосходной воды; но они — не ваши.

— Не мои, сэр?

Незнакомец кивнул.

Я купил их всего неделю назад. Они пленили меня в витрине ювелирного магазина в Берлине; и они стоили мне — нет, я не смею сказать, сколько они мне стоили, из страха, что моя жена случайно увидит этот рассказ.

Я достал бумажник и протянул незнакомцу чек.

— Сэр, — сказал я, — будьте любезны взглянуть и убедиться, что запонки мои, и только мои.

Он просмотрел на чек и вернул его мне.

— Я вижу, — сказал он, пожимая плечами, — что они принадлежат вам по праву покупки; но, тем не менее, они принадлежат мне по праву наследования. Я могу очень легко разъяснить вам это, если вы решитесь выслушать мою историю; и, без сомнения, мы сможем решить вопрос о собственности.

Мое сердце сжалось от холодной уверенности в его голосе и выражении лица.

— Мне продолжать? — спросил он, закуривая сигару.

— О, конечно, — ответил я. — Я буду в восторге.

Он зловеще улыбнулся; затем вздохнул и покачал головой; дважды или трижды провел пальцами по своим длинным локонам; неторопливо скрестил ноги; и, устремив на меня пристальный взгляд, начал так.

— Хотя я уроженец России и родился в Санкт-Петербурге, по происхождению я — индус. Мой дед жил в провинции Хайдарабад; но, уехав оттуда еще молодым человеком, обосновался в Балагауте и стал рабочим на алмазных рудниках, широко известных как рудники Голконды. Мой дедушка был серьезным, молчаливым, нелюдимым человеком, и коллеги-шахтеры его не любили. Однако управляющий оказывал ему большое доверие, и получив повышение до должности надзирателя, он женился. Единственным отпрыском этого союза был Аджай Госал, мой отец. Индусы, как вам должно быть известно, придают большое значение образованию; и даже самые бедные проявляют такое уважение к знаниям, которое сделало бы честь рабочим классам более просвещенного сообщества. Ни один человек в его положении не испытывал этого чувства в большей степени, чем мой дед. Сам образования не получивший, он страстно желал, чтобы его сын воспользовался преимуществами, которые, вообще говоря, были доступны только богатым; и в соответствии

с этим стремлением отправил Аджая Госала в возрасте одиннадцати лет в академию в Бенаресе. Люди сначала удивлялись и спрашивали друг друга, что это значит и где надзиратель нашел средства для этого. «Вы, случано, не находили в последнее время клад?» — спросил один из них. «Вы намерены сделать из маленького Аджая торговца бриллиантами?» — спросил другой. Но мой дед только молчал, и через некоторое время разговоры затихли. Так прошло еще одиннадцать лет; когда моему отцу исполнилось двадцать два, его вызвали домой в Балагаут, чтобы он получил последнее благословение своего умирающего родителя. Он нашел старика распростертым на циновке и почти безмолвным.

— Аджай, — пробормотал он, — Аджай, сын мой, ты прибыл вовремя — вовремя, потому что я не мог бы умереть, не увидев тебя.

Мой отец молча пожал ему руку и отвернулся.

— Аджай, — сказал мой дед, — я должен открыть тебе страшную тайну, которую моя душа отказывается унести в могилу. Готов ли ты выслушать меня?

Мой отец ответил утвердительно.

— Мне стыдно говорить это тебе, Аджай, но я склоняю голову перед наказанием. Сын мой, я согрешил.

Мой отец был сильно удивлен.

— Ты не будешь презирать мою память, Аджай?

— Клянусь Брахмой, нет! — сказал мой отец, поднося руку к голове.

— Тогда слушай.

Старый шахтер приподнялся на локте и собрал все свои силы. Мой отец опустился на колени и прислушался.

— Это случилось, — сказал мой дедушка, — двадцать три года назад, я тогда был всего лишь рабочим-шахтером. Однажды я случайно наткнулся на необычайно богатую жилу. Сын мой, я поддался искушению. Злой завладел моей душой — я спрятал пять бриллиантов. Один был неисчислимо ценным — больше грецкого ореха и, насколько я мог судить, чистейшей воды. Остальные четыре были размером с горошину. Увы, Аджай! С того часа я стал несчастным человеком. Много, много раз я был готов признаться в краже, но меня останавливали стыд, страх, жадность или честолюбие. Я женился; через год после моей женитьбы родился ты. Я решил посвятить это богатство тебе, и только тебе; дать тебе образование; сделать тебя богатым, процветающим и образованным; и никогда, никогда не наживаться лично на моем грехе.

— Щедрый родитель! — воскликнул мой отец с энтузиазмом.

— Когда я взял тебя в Бенарес, Аджай, — продолжал мой дед, — я продал один из четырех бриллиантов поменьше; и этим я покрыл расходы на твое образование. Я никогда не тратил на себя ни малейшей доли этой суммы, и от нее еще осталось несколько золотых мохуров.

— Вот как! — сказал мой отец, слушавший с величайшим вниманием. — А остальные драгоценные камни?

— Остальные драгоценные камни, Аджай, ты сможешь вернуть, когда меня не станет.

— Вернуть! — повторил мой отец.

— Да, дитя мое. У тебя есть образование. Это сделает тебя гораздо счастливее, чем обладание неправедно нажитым богатством; и я умру с миром, зная, что ты исправишь сделанное мною. Что касается нескольких оставшихся мохуров, я думаю, что если ты не слишком щепетилен в этом вопросе, то, возможно, у тебя есть почти все основания оставить их себе. Они помогут тебе начать жить.

— Вот как! — сказал мой отец со странной улыбкой в уголках его рта.

В этот момент старик изменился в лице, и по нему пробежала дрожь.

— Я… я успел все рассказать тебе, Аджай, — запинаясь, проговорил он. — Я чувствую, что… что мне осталось жить не так уж много мгновений. Наклонись, чтобы я мог дать тебе свое благословение.

— Мой дорогой отец, — сказал Аджай Госал, — ты забыл сказать мне, где спрятаны алмазы.

— Верно, — выдохнул умирающий. — Ты найдешь их, сын мой, ты найдешь их… но ты обязательно вернешь их, как только я умру?

— Как я могу их вернуть, — нетерпеливо сказал мой отец, — если ты не скажешь мне, где их найти?