Мисс Кэрью
Шрифт:
— Княжна Катрина! — повторил он.
Я опустил голову на стол и разрыдался.
— Я знаю, что я дурак, — сказал я, всхлипывая. — Я знаю, что у меня нет ни единого шанса, ни надежды, ни другого выхода, кроме изгнания или смерти; и все же я люблю ее, о, я люблю ее, и я умираю — умираю — умираю, день за днем!
Мой друг был тронут.
— Не унывайте, Петровский, — сказал он, кладя руку мне на плечо. — Не унывайте, поскольку я думаю, что знаю план, с помощью которого вы добьетесь встречи с ней; а как только это будет сделано, вы должны сделать все остальное сами. Вы броситесь к ее ногам. Вы предложите побег или тайный брак. У нее не хватит духу отказать
Услышав эти слова, я почувствовал, как ночь превратилась в день.
— Скампсиков, — сказал я, — вы спасли мне жизнь!
В тот вечер, к моему удивлению, я увидел, как он вошел в ложу князя Паффантуфа в компании своего знакомого дворянина и был представлен должным образом как Ивану, так и его дочери. Он пробыл там недолго, но ухитрился вступить в разговор с Катриной. Как раз перед тем, как покинуть ложу, он кивнул мне и помахал рукой. Она мгновенно подняла свой бинокль. Они обменялись несколькими фразами. Она снова посмотрела, и мне показалось, что весь театр перевернулся. Через несколько мгновений он поклонился, откланялся и вернулся на свое место рядом со мной.
— Итак, — сказал он, весело потирая руки, — игра началась. Она увидела, что я узнал вас, и, естественно, спросила, кто вы такой. «У этого молодого человека, — сказал я, — самое мягкое сердце и самые красивые жеребцы в Санкт-Петербурге». «Лошади?» — спросила прекрасная Катрина. «Нет, — сказал я, — бриллианты». После чего она снова посмотрела на вас. «Но у него есть и лошади, — добавил я, — и их много. Он благородный человек и мой самый близкий друг, но он далеко не счастлив». Она рассматривала вас с большим интересом, чем когда-либо. Нет ничего лучше, чем сказать женщине, что мужчина несчастен. Она наверняка сразу наполовину влюбится в него. «Он выглядит бледным, — сказала прекрасная Катрина. — В чем причина его печали?» Я улыбнулся и покачал головой. «Княжна, — сказал я многозначительно, — вы самый последний человек в мире, которому я мог бы доверить эту тайну». С этим я попрощался; и я думаю, что вы должны быть мне очень признательны.
И я был ему очень признателен, особенно когда увидел, что внимание Катрины в тот вечер постоянно переключалось со сцены на меня. Раз или два наши глаза встретились. В первый раз она вздрогнула; во второй раз она покраснела; и я подумал, что я самый счастливый человек на свете.
Отныне, жизнь приняла для меня новый и прекрасный облик. Так или иначе (то ли благодаря намекам, оброненным моим другом, то ли благодаря ее собственному внимательному изучению моих красноречивых взглядов, я не знаю) прекрасная Катрина узнала о моей страсти и не была настолько жестокой, чтобы препятствовать ей. Иногда, когда они прогуливались в фойе и оказывались рядом со мной, она роняла свой носовой платок или веер, чтобы у меня была возможность передать его ей. Иногда она оставляла цветок из своего букета лежать на передней стенке своей ложи, чтобы я мог подойти и взять его, когда она и ее отец уйдут. Наконец, она заговорила со мной.
Незнакомец закрыл лицо руками и тяжело вздохнул.
— Извините, сэр, — сказал он прерывающимся голосом. — Мои… мои эмоции при воспоминании об этой части моей истории настолько переполняют меня, что (с вашего разрешения) я должен выкурить сигару.
Да будет вам известно, я испытываю
— Только те, кто любил, — сказал незнакомец, — могут представить состояние моего ума в течение нескольких часов, предшествовавших этой насыщенной событиями беседе. Я не мог ни о чем думать, ни о чем говорить, кроме Катрины. Для меня вся вселенная была Катриной, и за ее пределами не было ничего. Наконец наступили сумерки — сумерки зимнего вечера, когда с улиц и площадей, где лежал толстый слой снега, доносилось позвякивание колокольчиков дрожек и гортанное «Ух, ух!» возниц. Затем сумерки быстро сменились ночью; появились морозные звезды; и я завернулся в свой меховой плащ и пошел один пешком.
Быстро и бесшумно я пересек несколько улиц, разделявших наши жилища, и, скользнув вдоль стены позади садов князя Ивана, расположился в глубокой тени и терпеливо ждал. Вскоре открылась маленькая боковая дверь, и оттуда выглянула старуха.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она пронзительным дрожащим голосом.
— Жду, когда засияет солнце, — ответил я словами сигнала, о котором мы заранее договорились.
Женщина протянула мне руку, ввела меня внутрь, закрыла дверь и повела меня в полной темноте по длинному коридору. Вскоре я увидел нить яркого света; затем дверь внезапно распахнулась, и я оказался в ярко освещенной комнате. Здесь моя проводница попросила меня подождать и, прихрамывая, вышла. Прошло четверть часа. Я считал секунды по часам на столике, но каждая минута казалась длиной в час. Наконец дверь открылась. Я обернулся — я упал к ее ногам — это была Катрина!
Несколько мгновений никто из нас не произносил ни слова. Я сейчас не помню, кто первым нарушил восхитительную тишину, но, думаю, что это был я сам. Я не помню, что именно было сказано. Сейчас это кажется мне сном или сном о сне, таким ярким, таким далеким, таким несущественным!
В комнате было кресло. Я усадил ее в него, опустился перед ней на колени, склонил голову к ее коленям и покрыл поцелуями ее маленькие ручки. И так мы рассказали друг другу историю нашей любви, — прерывистую, сбивчивую историю, прерываемую восклицаниями и вопросами, слезами и поцелуями; но самую сладкую из тех, что рассказывают человеческие уста.
Внезапно, — когда я все еще стоял на коленях у ее ног, когда моя рука обнимала ее за талию, а одна из ее дорогих рук лежала на моей голове, — мы услышали голоса совсем рядом.
— Ее высочество, — сказал один, — в своем будуаре с видом на террасу.
— Хорошо, — ответил другой, и мы оба вздрогнули. — Вам не нужно объявлять обо мне.
— Увы! — воскликнула Катрина в агонии ужаса, — это мой отец!
Тяжелые шаги приблизились; я вскочил на ноги; я обхватил ее рукой, потому что она едва не лишалась чувств; и прежде чем я успел сделать еще один вдох, дверь распахнулась, и вошел он.
На одно короткое мгновение удивление, казалось, вытеснило все остальные чувства в груди князя Ивана. Затем его суровые черты побагровели, и в его жестоких глазах появилось ужасное выражение. Он был в полной форме и (не отходя ни на шаг от порога, где он остановился, открыв дверь) выхватил пистолет из-за пояса. Не говоря ни слова, без малейшей паузы, он направил оружие мне в голову.
Раздался выстрел, пронзительный крик, и…
И Катрина — Катрина, моя любимая, моя обожаемая, бросилась между нами и получила смертельный заряд!