Мисс Равенел уходит к северянам

Дефорест Джон

Когда в девять часов вечера Равенел созвал своих негров и прочитал им главу из Библии и молитву, Лили смиренно молилась вместе со всеми. А уйдя к себе в спальню, снова молилась за Картера — и за себя вместе с ним. А потом мгновенно заснула, потому что была молода и сильно устала. Старики, которым, увы, известно по горькому опыту, что значит, считая часы, проворочаться длинную ночь до рассвета, должны испытывать зависть к таким вот младенцам, двухлетним или двадцатилетним (это совсем не важно), которые могут мгновенно и крепко уснуть даже с печалью в душе.

ГЛАВА XIX

Переустройство трудовых отношений на Юге идет полным ходом

В шесть часов поутру доктор был уже на ногах и пошел поглядеть на своих

подопечных. Еще с вечера он объявил долговязому негру — майору Скотту, выполнявшему у него роль десятника или смотрителя, что все должны встать с рассветом и быстро позавтракать, чтобы пораньше пойти на работу; и вот он весьма удивлен, что добрая половина его подопечных все еще спит, а несколько негров и вовсе исчезли. Сам майор направлялся к нему от стоявшей за домом большой бочки, как видно, едва лишь закончив умывание.

— Скотт, — сказал доктор, — здесь нельзя умываться. Воды в этой бочке еле хватает для нас.

— Слушаю, сэр, — ответил майор, почтительно кланяясь. — Вся беда в том, что наша бочка пуста.

— Но ведь рядом река.

— Слушаю, сэр, верно, — согласился майор, еще раз почтительно кланяясь. — В другой раз я это учту.

— Но что тут у вас происходит? — спросил удивленный доктор. — Мы ведь вчера условились, что вы поднимаетесь рано и все идете работать.

— Я объявил ребятам, — ответил майор тоном глубокой скорби. — Каждому говорил, чтобы встали пораньше и были готовы. Сказал, что сегодня — начало нашей работы и потому особенно важно, чтобы все было в полном порядке. Да, видно, им наплевать, что им говорят.

— А не лучше ли было бы, Скотт, показать им живой пример? Скажи, ты позавтракал?

— Нет, сэр. Старуха еще ничего не варила.

— Видишь ли, Скотт, на них можно воздействовать только личным примером. Не требуй от них того, чего не делаешь сам.

— Правильно, сэр, это единственный путь, — согласился майор без малейшей тени смущения. — Точно так поступали и праотцы наши — Авраам, Исаак и Иаков.

И он возвел очи горе с таким благочестием, какого никто на свете не смог бы достичь без тонзуры, священнического облачения и вскинутых к небу рук. Потом он добавил:

— А ведь праотцы наши были возлюбленные чада господни, святого духа исполненные.

Доктор воззрился на собеседника с тем особенным интересом, который философ всегда испытывает к примечательным моральным явлениям. С горечью он подумал, что подобному благочестию можно выучить и мартышку и попугая.

— Все ли люди на месте? — спросил он, переходя от прогнозов моральной жатвы к более актуальным проблемам подготовки к посеву.

— Боюсь, что не все. Джима и Тома не видно. Том вчера вечером смылся в форт. Он там влюбился в какую-то девушку, сэр. А Джим… Просто не знаю, куда он девался. Совсем никудышный негр.

— Ты так считаешь? — спросил доктор, испытующе глядя на Скотта, словно раздумывая, не зачислить ли и его самого в «совсем никудышные негры». — Я хочу побеседовать с ними. Позови сюда всех — мужчин, женщин, детей.

Майор сразу повеселел, предвкушая что-то занятное — сборище, речи, спектакль. Он с охотой пошел собирать своих подчиненных; тех, что спали, тянул прямо за ноги, а детишек похлопывал по плечу, возглашая при этом звучным глубоким басом: «А ну, собираясь! Выходи побыстрее! Все на собрание! Масса Равенел скажет нам речь!»

За десять минут он выстроил всех в два ряда: в первом ряду стояли мужчины, за ними — женщины. Те, кто повыше ростом, стояли на правом фланге; детишки — на левом.

— Знаю, как надо их строить, — сказал майор Скотт, расплываясь в счастливой улыбке. — Я ведь командовал ротой у генерала Фелпса. [102] Заправлял там всеми цветными. У него и майором стал.

Он пристроился с правого фланга, отдал доктору честь по-военному и зычно скомандовал: «Смирно!»

102

Генерал

Джон Фелпс, убежденный аболиционист, уже летом 1862 г. приступил в Новом Орлеане к формированию негритянских воинских соединений для борьбы с Югом. Когда северное командование запретило ему выдать неграм оружие, Фелпс вышел в отставку.

— Друзья мои, — сказал доктор, — все мы пришли сюда, чтобы своими руками заработать себе на жизнь.

— Верно. Благодарение господу. Настали хорошие времена, — ответила аудитория.

— Не прерывайте меня и послушайте, что я скажу, — продолжал доктор. — Я вижу, вы понимаете, что это большое счастье — работать и быть свободными.

— Так точно, масса, — хрипло ответил майор и тут же, словно винясь в допущенной вольности, еще раз торжественно отдал доктору честь.

— Я хотел бы, чтобы вы поняли, — сказал Равенел, — что свободному человеку нельзя пребывать в праздности. Тот, кто ленится, будет всегда бедняком, а бедняк никогда не станет свободным. Например, он не сможет купить того, что ему захочется: у него будет мало денег. И он не сможет себя уважать: лентяй ведь не вправе рассчитывать даже на собственное уважение. Чтобы что-то скопить для себя, иметь право на это, нужно трудиться. В прежние времена вы работали потому, что страшились надсмотрщика. (Доктор чуть не сказал «бича», но опустил это слово, чтобы не унижать своих слушателей.) А сейчас вы начнете работать не из страха, а ради надежды. Настало счастливое время, и наша страна объявляет вам: «Отныне каждый рабочий будет работать за плату!»

— Святые слова! — возопила фальцетом женушка Скотта. Но супруг укротил ее яростным взглядом. Как смеет она говорить, когда он молчит.

— Теперь все зависит от вас, — продолжал доктор. — Стоит вам захотеть, и вы станете полезными и почтенными гражданами нашей страны. Но для этого нужно быть честными, работящими и неуклонно выполнять взятые на себя обязательства. Надеюсь, это всем попятно. В дальнейшем мы с вами вернемся к этим вопросам. А сейчас я хочу объяснить, чего именно я от вас жду. Все должны ночевать в отведенном для того помещении. Все должны подниматься с рассветом, быстро позавтракать и приготовиться к выходу на работу. В течение дня без моего разрешения никто из вас не имеет права покинуть плантацию. В рабочую пору все вы работаете десять часов в день. Все должны быть честными, аккуратными, соблюдать правила, не нарушать приличий. Я, со своей стороны, даю вам кров и питание, топливо и одежду; я буду лечить вас и обучать ваших детей. Вы получаете ежемесячно заработную плату: рабочие первой категории — восемь долларов, рабочие второй категории — шесть. Кроме того, мы будем учить вас грамоте, всех — и старых и малых.

Негры ответили доктору одобрительным гулом, благословениями и криками благодарности.

— Если кто недоволен, — сказал в заключение доктор, — я постараюсь найти для него другое занятие. Но каждого, кто самовольно уйдет с плантации, полиция вправе арестовать и отправить на фронт. А теперь начинайте завтракать. Майор Скотт, вы доложите мне, когда все будут готовы.

Пока Скотт отдавал честь доктору, негры весело разбежались, что весьма огорчило майора: он полагал, что они будут ждать, пока он скомандует: «Вольно!» Доктор, исполненный веры в своих вассалов (несмотря на пропавшее утро), тоже отправился завтракать. Главное в том, объяснял он за завтраком Лили, чтобы суметь втолковать им как можно разумнее все их обязанности, и — дело пойдет на лад. Негры еще не знают, чего мы от них ждем, и мало об этом думают; но в душе они славные., люди. И если им станут платить за работу, они будут честно трудиться. Комментируя эту мысль Равенела, автор хотел бы добавить, что едва ли в истории всего человечества найдется еще один полудикий народ, который платил бы за помощь такой благодарностью, как американские негры, когда республика сбила с них цепи. И хотя вековое рабство и дикость — неплодородная почва для добродетели, они сохранили в душе чистоту и способность любить и радоваться.