Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]

Верн Жюль Габриэль

При этом Джину Ги угодно было сообщить мне, что это был знаменитый чайный домик «Железный Лук» в Пекине; Подавляя чувство отвращения, Годфрей и Зах Френ тоже попробовали остатки змеи и нашли ее съедобной. Я предпочла поверить им на слово.

Само собой разумеется, что туземцы съели ее всю, до последнего кусочка, вылизав остатки жира.

Ночью сон наш был встревожен страшным воем стада «динго», бродивших неподалеку. «Динго» — австралийский шакал, напоминает собаку и волка. Мех у него желтоватый. К счастью, звери эти удовольствовались тем, что выли, но не нападали на лагерь. При большом числе они были бы опасны.

19 ноября. — Зной все усиливается, ручейки на

нашем пути почти высохли. Необходимо раскапывать их дно, чтобы наполнять наши бочонки. Вскоре нам останутся лишь колодцы.

Мне приходится признать совершенно необъяснимую, как бы прирожденную взаимную антипатию между Леном Боркером и Годфреем. Они никогда не говорят друг с другом. Заметно, что они, насколько возможно, взаимно избегают друг друга.

Как-то раз я заговорила об этом с Годфреем.

— Ты не любишь, значит, Лена Боркера? — спросила я его.

— Нет, не люблю, — отвечал он мне, — и не требуйте от меня, чтобы я полюбил его.

— Но он приходится мне родней, — продолжала я. — Он родственник мой, Годфрей, а так как ты любишь меня…

— Я люблю вас, но никогда не буду любить его. Дорогой Годфрей, какая ттайная причина заставляет его говорить так?

27 ноября. — Сегодня расстилаются перед нами широкие пространства, унылые степи, покрытые колючкой, справедливо названной травой-дикобразом. Приходится пробираться между пучками травы, высотой иногда в пять футов над землей, острые концы которых легко могут поранить верблюдов. Пучки этой травы окрашены особым цветом, и достаточно одного взгляда на них, чтобы признать негодными в качестве подножного корма. Верблюды не отказываются от этой травы, когда она желтого или зеленого цвета, но теперь она совершенно иная, и они избегают уколоться о ее стебли. В подобных условиях очень затруднительно двигаться вперед. Приходится, однако, мириться с этим, так как нам предстоит проходить сотни миль по равнинам, покрытым такой колючкой. Это единственное в пустыне растение, которое может еще произрастать на этой бесплодной почве. Зной постоянно усиливается, никакой тени. Пешие чрезвычайно страдают от зноя. И возможно ли поверить тому, как утверждает полковник Варбуртон, что пять месяцев назад ртуть опускалась много ниже 0°, ручейки покрывались льдом в один дюйм толщины! К тому времени ручьи были полны водой, теперь же, как ни углублять их русло, не найти ни капли воды. Том Марикс распорядился, чтобы те из стражи, которым даны верблюды, временно уступали свои места пешим. Мера эта принята для удовлетворения требований туземцев. Мне неприятно было, что Лен Боркер выступил при этом в качестве их уполномоченного. Несомненно, нельзя не пожалеть этих людей: действительно, тяжело идти пешком во время зноя, нестерпимого даже ранним утром и поздним вечером, постоянно рискуя наколоться. Однако не дело Лена Боркера возбуждать черных против белых. Он впутывается не в свое дело. Я прошу его быть осторожнее.

— Я поступаю так, Долли, — отвечает он мне, — в ваших интересах.

— Я хочу верить этому, — возразила я.

— Необходимо правильно распределить тяготы между всеми.

— Предоставьте эту заботу мне, мистер Боркер, — сказал на это Том Марикс, вмешавшийся в разговор, — я сам приму необходимые меры.

Мне ясно было, что Лен Боркер отошел недовольный, злобно глядя на нас. Джейн заметила это, когда взгляд ее мужа остановился на ней, и бедная женщина отвернула голову в сторону.

Том Марикс обещал мне позаботиться, чтобы ни белые, ни черные из состава охраны не могли ничем быть недовольными.

5 декабря. — Мы очень страдаем на привалах от белых муравьев. Мириады этих насекомых нападают на нас.

Незаметные для глаза, под тонким слоем песка, при легком шаге они тотчас же появляются на поверхности.

— У меня жесткая и сухая кожа, — сказал мне Зах Френ, — настоящая кожа акулы, однако проклятые твари не брезгают и ею!

Оказывается, что даже шкура животных не предохраняет от укуса этих насекомых. Мы не можем лечь на землю, чтобы тотчас же не быть покрытыми ими. Единственное спасение от них — лечь на солнце, они не выносят солнечных лучей. Но это было бы: «из огня, да в полымя»!

Менее всех страдает от муравьев китаец. Я не знаю, по врожденной ли лени или по иным причинам, но несомненно, что в то время, как мы кидаемся с одного места на другое, боремся, раздражаемся, счастливый Джин Ги, расположившись у пучка колючки, спит себе спокойно, как будто эти зловредные насекомые относятся с почтением к его желтой коже.

Джоз Мерит выказывает такое же терпение. Он не жалуется, хотя длинное туловище его — богатая добыча. Обе руки его подымаются автоматически и регулярно, уничтожая сразу тысячи муравьев.

Глядя на своего слугу, застрахованного от всяких укусов, он объявляет:

— И в самом деле, эти китайцы особо облагодетельствованы природой. Слушай-ка, Джин Ги!

— Что, господин мой Джоз?

— Необходимо нам поменяться нашими кожами.

— Охотно, — отвечает житель Поднебесной империи, — при условии, что мы также поменяемся и нашим положением.

— Хорошо! Но для того, чтобы совершить эту перемену, необходимо прежде всего ободрать кожу с одного из нас, и начнем с вас.

— Мы переговорим об этом через три луны, — отвечает Джин Ги.

После этого он снова засыпает, до пятой стражи, употребляя образ его речи, то есть вплоть до того момента, когда караван снова выступит в путь.

10 декабря. — Казнь эта заканчивается лишь когда Том Марикс дает сигнал трогаться. Счастье еще, что муравьи не ползают по ногам верблюдов. Что же касается наших пешеходов, то они тоже страдают от этих несносных насекомых.

Кроме того, во время движения на нас нападают еще другие, не менее неприятные враги, один из самых тяжелых бичей Австралии. Стада рогатого и иного скота в период дождей, обессиленные от их укусов, тощают и дохнут, и невозможно ничем спасти их.

И тем не менее, чего бы мы ни дали, лишь бы теперь был период дождей? Бич — муравьи и комары — ничто в сравнении с пыткой жаждой во время зноя австралийского декабря. Недостаток в воде сокрушает совсем физические и моральные силы. А запасы наши истощаются; в бочонках пустовато… Наполненные в последнем водоеме, они теперь содержат теплую, густую, мутную влагу, которой невозможно утолить жажду. Мы скоро будем в положении кочегаров-арабов на пароходах в Красном море: несчастные падают полумертвыми у топок.

Весьма странно также, что наши верблюды волочат ноги вместо обычного для них приподнятого шага. Шеи их направлены к далекому горизонту этой длинной и широкой равнины без малейшей неровности. Все одна и та же степь, покрытая колючкой, которая держится благодаря длинным своим корням. Нигде не видно никакого деревца, не заметно признака колодца или ключа.

15 декабря. — Караван едва прошел девять миль в два перехода. Впрочем, мне пришлось отметить в продолжение уже нескольких дней подряд, что средняя длина наших переходов значительно сократилась. Невзирая на свои силы, верблюды, особенно вьючные, едва передвигают ноги. Том Марикс просто выходит из себя, когда люди останавливаются до его сигнала. Он подходит тогда к вьючным верблюдам и бьет их своим хлыстом, что, впрочем, мало чувствительно для этих животных.