Миссис де Уинтер
Шрифт:
– Да, у вас есть этот ангел - Дора Руби. Это замечательное семейство.
Она последовала за мной, мы вошли через боковую дверь и направились на кухню. Я была уверена, что поступаю правильно, что нет оснований для беспокойства, - это был друг, а не визитер, и я могу повести ее в любимую комнату.
– Я привезла вам торт. Это такая радость - снова иметь возможность угостить, после того как мы вынуждены были сделаться жадными и скрытными в те кошмарные годы. Конечно, если у вас есть Дора, вам не понадобится мое угощение... Приветствую тебя, Дора, дорогая, ты должна была предвидеть, что я в конце концов пожалую сюда. Я не думаю,
Она очень похожа на Беатрис, подумала я, с улыбкой слушая ее громкие, добрые речи; казалось, она заполнила собой всю кухню; она, подобно Беатрис, была непринужденна и открыта в общении, в ней не было никакого притворства и фальши, и поэтому я чувствовала себя с ней легко. Я подошла и взяла поднос из рук Доры.
– Очень рада вашему приезду, - сказала я.
– Я давно размышляла, с кем здесь можно поговорить о том о сем.
– И это было сущей правдой, я в самом деле хотела поболтать, поспрашивать, получить удовольствие от общения.
– Банти Батгерли, - объясняла она, идя за мной в маленькую гостиную, самую солнечную в это время дня.
– Смешное имя, не правда ли? Я урожденная Барбара Маунт, это звучит более серьезно, но как-то повелось по материнской линии, что все Барбары становились Банти. А когда я выросла и вышла замуж, то стала Баттерли. Ну да сейчас я уже привыкла к своему имени.
Она плюхнулась в кресло, стоявшее у окна, и окинула взглядом комнату.
– Да, я вижу, что вы относитесь к дому с любовью. Освежаете, наводите блеск, но сохраняете в целости душу. Я это одобряю.
– Все казалось правильным, когда мы въехали сюда. Мне не хотелось менять слишком многое. Я влюбилась в дом, увидев, как он выглядит снаружи.
– А кто не влюбился бы? В последнее время здесь стало, конечно, уныло. Мы как-то приезжали сюда - позапрошлой зимой. Было холодно как в склепе, все обветшало, износилось. Мы задавали себе вопрос, кому перейдет дом, потому что было ясно - Раймонда дом не интересует, он профессиональный военный и, кажется, ждет не дождется следующей войны. Билл никогда таким не был, хотя он и полковник. Он старше меня, не знаю, говорил ли вам кто-нибудь. Он женат второй раз, первая жена умерла спустя несколько месяцев после свадьбы, бедняжка, потом была армия, война и прочее.
Я была уже не первой молодости, мне было хорошо за тридцать, когда мы сошлись, но все-таки сумели произвести четырех девочек. Сейчас они дома. Конечно, вокруг них хоровод дружков и поклонников, ну да что поделаешь? А ваши, я так полагаю, в школе?
– Нет, - сказала я торопливо, - у нас нет детей, это...
– Голубушка, какие-нибудь проблемы? Ой, ради Бога, простите меня за бестактность, не могу ничего с собой поделать. Забудьте об этом.
– Ничего.
– Я быстро встала и налила себе кофе. Солнце заливало ярким светом уютную маленькую комнату, и у меня появилось внезапное желание поговорить, излить чувства и тревоги, которые я копила в себе долгие годы. Мне никогда не доводилось встречать человека, с которым я сразу почувствовала бы себя столь непринужденно и которому могла бы довериться. Банти Баттерли не была тонкой или чрезмерно чувствительной натурой, но ее отличали доброта, участливость, широта, и я не могла представить, чтобы
– Вообще-то, - сказала я, - если по правде, проблема существует. Может, вы посоветуете мне доктора, с которым я могла бы проконсультироваться? Мы жили за границей, и я здесь никого не знаю и не представляю, как найти нужного специалиста. Только... Я не хотела бы, чтобы об этом говорили.
Я почувствовала, что мое лицо заливается краской. Она серьезно посмотрела мне прямо в глаза.
– Очень хорошо вас понимаю. Вы, может быть, удивитесь, но я как раз не из тех, кто выбалтывает секреты. Этому научил меня отец. Болтай о всякой чепухе, говорил он, но не выдавай того, что имеет важное значение, я всегда придерживаюсь этого правила.
– Да, я вам верю, - сказала я.
– Спасибо.
– Что касается доктора... Я осторожно наведу справки. У меня был свой доктор, старина Бродфорд, но сейчас он вышел на пенсию. Вместо него появился весьма способный молодой человек, к которому я редко обращаюсь, но он хорошо лечит кашли, простуды и артриты Билла. Мы особенно никогда не болели, хотя с возрастом приходится больше следить за здоровьем. Но у меня есть племянница и сестра в Лондоне, которые наверняка смогут кого-нибудь посоветовать. Я сразу же дам вам знать и сделаю это как можно быстрее. А не выйти ли нам в сад, не полюбоваться ли розами? Я вам расскажу, что оказалось утраченным за эти годы запустения, может, кое-что вы пожелаете восстановить, хотя, конечно, у вас есть свои мысли на этот счет. И это правильно. Вы страстные садоводы? Мы - да!
Я не знала, как отнесется к ней Максим, не найдет ли ее утомительной. Но это не имело значения. Она мне понравилась, мне была по душе ее открытость. К тому же она не задавала никаких вопросов о нашей прошлой жизни и готова была принять нас такими, какие мы есть в этот момент.
Мы вышли в залитый солнцем сад.
– Его фамилия Лавледи, - позвонила она мне в тот же вечер.
– Должно быть, вы согласитесь, что это прелестная фамилия для гинеколога. Моя племянница говорит, что он блестящий специалист, лучшего не сыщешь, внимательный и все такое, я думаю, это как раз то, что вам надо. И в то же время не станет подлаживаться и 'льстить, скажет вам то, что есть.
– Я тоже думаю, что это мне подойдет.
– Надеюсь. Теперь - как его найти. Он, к счастью, живет не на Харли-стрит, это такая ужасная улица, а в Кенсингтоне - симпатичном, тихом квартале.
– Банти продиктовала мне адрес и номер телефона.
– Я могла бы предложить вам отправиться туда со мной, я не против провести денек в городе, если бы вы только попросили об этом, но я полагаю, что вы предпочтете поехать одна, не так ли?
– Да, думаю, что так, Банти. Но все равно спасибо.
– Не за что. А сейчас не переживайте, голубушка. Что будет, то будет, рассуждайте философски. Хотя, конечно, мне-то легко так говорить. Желаю удачи.
Я записала фамилию и номер телефона на клочке бумаги; услышав на лестнице шаги Максима, я сунула бумажку в карман, как будто бы в чем-то была виновата. Я чувствовала себя виноватой. Я не понимала, почему именно, но я хотела сохранить все в секрете, ничего ему не говорить. Если доктор заявит, что он хотел бы повидать также Максима, я просто скажу, что это невозможно, и поставлю крест на всем деле. Кажется, здесь говорила моя гордость. Мы никогда в последнее время не вели разговоров о детях.