Миссия ранга «Жизнь». Дилогия
Шрифт:
Были ещё и забавная неожиданность ну то есть офицеры при штабе Горчакова думали, что это будет для меня неожиданностью
– Раз уж пошли за Мартынова, - подмигивает лукаво Цезаринов, - то и будете теперь Мартыновым официально.
– Кхе
Улицы Севастополя, в который уже пришла весна, поражают развалинами. Это далеко не «Сталинградский пейзаж», но город разрушен основательно. Повсюду обломки, следы пожаров, очень много раненых. И тут же множество бездельников. Добрая половина офицеров и чиновников военного ведомства к бастионам или не приближается вовсе
По вполне понятным причинам, в полку меня не оставили ну неприлично офицеру оставаться там, где его «цукали» и «ставили во фрунт». Попрощавшись с бывшими сослуживцами (а особенно тепло с фельдфебелем), забрал нехитрые пожитки, коих набралось на удивление много. Одних только трофейных ружей, среди которых были и дорогущие охотничьи** ружья, которые не хотелось сдавать в интендантство или продавать за символические цены офицерам, пистолеты, клинки, ткань Запасливый я, да.
Офицеры моего бывшего полка провожали очень тепло я бы зримым доказательством того, что они лучшие в своей среде воспитали! Были и подарки
– Мы тут скинулись и построили*** вам мундир, - вальяжно сообщил Львов, - ну и по мелочи.
«По мелочи» оказался несессер**** с полным «джентельменским набором» в виде «рыльно-мыльных» принадлежностей, ниток-иголок, зубной щётки и тому подобного. Поблагодарил, но праздновать не стали наш Львов с началом войны преобразился из «вялого» командира, который по большей части отсутствует в расположении полка, в настоящего «отца солдатам». Чудеса героизма он не демонстрировал, но тягот военной жизни не избегал и жил вместе с офицерами на передовой. Причём если солдат и офицеров время от времени меняли, отводя в город на несколько дней или недель, то Львов крайне редко покидал укрепления. Такие гвардейцы тоже есть
Перевели меня в отдельный батальон капитана Свиридова Михаила Евграфовича. Он тоже выслужился из рядовых сейчас, будучи в весьма почтенном пятидесятилетнем возрасте, считался (по мнению штабных, кои были ко мне настроены удивительно благодушно) лучшим учителем для меня, вчерашнего унтера. Комбат на диво моложав, силён и вынослив и считает это заслугой ЗОЖа. Не скрывает он и того, что является старообрядцем*****.
Собственно говоря, именно из-за старообрядчества его карьера не слишком задалсь звание капитана для командира батальона, который вдобавок командует им больше десятка лет нонсенс. Правда, батальон был сокращённого состава не тысяча человек, а чуть более четырёхсот.
– Вот значит и наш четвёртый бастион, - повёл рукой капитан, - землянка для вас приготовлена. Точнее, место в землянке, офицеры у нас тут по несколько человек обычно селятся.
– Да уж ничего страшного, - с лёгкой улыбкой отвечаю командиру.
– Ну вот и славно. Положите пока вещи, да пойдёмте, я вас проведу, познакомлю с обстановкой да офицерами.
– Толстой Лев Николаевич офицер храбрый, но с несколько завиральными идеями. Прапорщик,
Крепкий молодой парняга насмешливо приподнимает бровь, но слегка кланяется. На «солнце русской литературы» он пока никак не тянет, хотя в городе его знают. Тип он довольно странный одновременно «шалун», любящий пробежаться по борделям и моралист, учащий солдат не ругаться. Уже известен как писатель, но как офицер Не фонтан****** - то, что он любит «погудеть» в городе, это полбеды, но солдаты его не воспринимают. Вроде как лезет воспитывать, помогать, но «Дуркует барин». Не дурак, не трус, порядочный, но в армии ему не место.
С солдатами моего взвода сошлись легко.
– Из низших чинов выслужился, - коротко сообщаю «истэблишменту» в виде унтеров-ефрейторов-писарей, покачиваясь на носках, - за храбрость, смекалку и грамотность.
– Так это , - пробует меня на слабину старший унтер, - Вашим благородием звать или
Усмехаясь и начинаю давить взглядом. Через несколько секунд все стоят в строю по стойке смирно и что характерно, попыток проверить на слабину больше не было.
– Ружья разберите, - я там приволок с десяток штуцеров, раздадите их лучшим стрелкам взвода.
– Так это , - всё тот же унтер, - мы трофеи себе будем оставлять?
– Себе. Ну и с ротой-батальоном делиться.
Загомонили радостно.
– А
– А ежели кому не по нраву, посылайте их ко мне я и до самого командующего дойти не постесняюсь.
Несколько дней потратил на знакомство с новыми подчинёнными и сослуживцами. Ротный, Суворин Игорь Николаевич, оказался вполне дельным офицеров в чине капитана, а коллеги-взводные так, «серенькие».
Затем началось привычное вылазки в тыл врага
– Да тише ты, чёрт косорукий, - негромко говорю унтеру Савве Воскобойникову, молодому ещё рыжеватому мужчине с тараканьми усами, - не нервничай.
– Так оно само, - оправдывается тот, - обильно потея. Потеют и двое рядовых, как и Лев Николаевич, взятый в вылазку после многочисленных просьб и прямого приказа из штаба Горчакова. Вот как не хотел тащить за собой будущее «Солнце русской литературы»
А приходится я самый знаменитый «охотник», сиречь разведчик, в русской армии. По крайней мере, в крымских частях. За три месяца после становления прапорщиком получил «Станислава», «Владимира» и «Анну» с мечами, но почему-то исключительно четвёртых степеней. Правда, звание подпоручика дали и на самовольство с трофеями смотрели сквозь пальцы
Ну да ладно Так вот таких вот «Львов Николаевичей» мне навязывают уже в третий раз. И в предыдущие два из-за их неумелых действий у меня гибли солдаты Зато «храбрецы-пластуны» по возвращении получали ордена. Но Толстой ничего так, держится видно, что на Кавказе воевал и понятие о пластунской науке имеет. По крайней мере, передвигается достаточно бесшумно, не гонорится, что «Эти действия невместны для дворянина». Нормальный, в общем, мог бы получится пластун.
С ейчас несколько бледный сидит как же, самостоятельно перхватил горло одному из охранников порохового склада