Миссия в Ташкент
Шрифт:
В Мешхеде я встретил несколько австрийских военнопленных, сбежавших из Ташкента уже после того, как это сделал я. От одного из них я узнал, что власти быстро догадались, что Мандич сбежал от них; но тогда они еще понятия не имели, кто был его компаньон.
За время моего долгого отсутствия я получил только три письма. В октябре и декабре 1918 года. Эти последние были посланы из Индии через Кашгар в октябре 1918 года. Однажды моя почта была перехвачена большевиками и, по-видимому, была ими прочитана; в другой раз она была сожжена непрочитанной моими друзьями, когда возникла опасность обыска ЧК.
Хотя в Мешхеде находилась британская миссия, я не получил ни одного сообщения от них. Я слышал об одной попытке послать мне сообщение, как уже писал в главе семнадцать этой книги.
Иногда я
В Мешхеде я остановился у покойного сэра Тренчарда Фоула, нашего генерального консула, который был моим старым другом. В Мешхеде как раз только что открылся «отель», и в него я договорился устроить Мандича с женой. Я подумал, что они, должно быть, чувствуют себя одинокими и даже, возможно, не способными объясняться с окружающими, поэтому после обеда я направился в гостиницу их навестить. Здесь моему взору представилась маленькая пустая комната с очень простой новой мебелью. Но никаких ковров или других элементов обстановки, придающих уют, там не было. За столом рядом с Мандичем и его женой сидел странный человек с большими жесткими черными усами и по-настоящему красивая молодая женщина с ребенком. Они были представлены мне как Балчиш и его жена.
У нас была первоначальная договоренность с Мандичем о том, что этот серб Балчиш, бывший другом Мандича, должен был уйти с нами в Персию. Но он попытался самостоятельно уйти из Ашхабада, был пойман большевиками, и последнее, что я о нем слышал, он стрелял из револьвера в потолок своей комнаты и кричал, что он был не коммунистом, а анархистом! Я был рад тому, что он, наконец, выбрался оттуда, и что мы вместе, собравшись у самовара, пьем.
Беседа велась главным образом по-сербски, но часто и по-русски для моего удобства. Беседа эта меня озадачила. Со стороны казалось, что Балчиш был не сильно благодарен британцам за то, что они приняли его с семьей и заботились о них, кормя их и оплачивая их проживание в гостинице и другие их расходы. По мере нашей беседы критика становилась все более открытой и бросающейся в глаза британцы — дураки и идиоты, и, по его расчетам, скоро уступят большевистскому давлению. Если бы я понимал все сказанное там правильно, я, может быть, что-нибудь и ответил им. В конце, когда я вышел вместе с Мандичем, я его спросил, что это все значит.
Объяснение было экстравагантным. После своего ареста и возвращения в Ашхабад Балчиш заключил мир с большевиками и продолжил свою работу в качестве начальника бюро контрразведки. Он теперь спланировал смелую схему — ни много, ни мало, как лично прибыть в Мешхед и выяснить на месте, что британцы собираются делать, и какими силами они располагают.
Таким образом, он «убежал» снова, но на этот раз с одобрения большевиков и прибыл в Мешхед в качестве беженца, и находился теперь здесь как гость британского правительства. Балчиш знал Мандича как агента секретной службы большевиков, а меня не знал вовсе. Встретив Мандича в Мешхеде, он сразу пришел вполне естественно к выводу, что Мандич и я шпионили за британцами таким же образом! Отсюда его презрительные высказывания о британцах, которые по своей глупости принимали с распростертыми объятиями здесь целые группы секретных агентов большевистских спецслужб. А что же британские секретные службы? Ситуация была довольно своеобразная. Я сказал Мандичу, что сообщу о произошедшем немедленно. Он испугался, что Балчиша могут расстрелять. Я сказал, что Балчиш этого и заслуживает. Через четверть часа после моего ухода из гостиницы Балчиш был благополучно арестован.
Балчиш планировал собранную им информацию передать назад в Ташкент следующим образом.
Всех российских беженцев посылали в Индию, и они должны были преодолеть пешком долгий и утомительный путь по пустыне длиной
Я вернулся со своего курьезного чаепития в Генеральное консульство. Тут я был чрезвычайно рад распрощаться со своей советской одеждой, когда Фоул снабдил меня форменной британской одеждой. Позже, вечером, мне сказали, что меня хочет видеть какая-то дама. Я подумал, что не знаю ни одной дамы в Мешхеде. Ей показали меня, и оказалось, что это была, находящаяся в ярости, госпожа Балчиш с ребенком. Увидев меня в британской военной форме, она была поражена, но достаточно быстро взяла себя в руки, чтобы высказаться в мой адрес потоком довольно крепкой брани. Я ей сказал, что поскольку я с ней не ссорился, то сделаю все возможное, чтобы помочь ей. Нужны ли ей деньги или, возможно, лекарства для ребенка? «Я ничего у вас не возьму», — закричала она и возмущенная выбежала из комнаты.
На следующее утро она пришла снова, но на этот раз более спокойная. «Я ненавижу вас за то, что вы сделали», — сказала она «Но мне нужны деньги, чтобы на что-то жить». Я дал ей немного. Она спросила о своем муже. Я сказал, что ничего не могу сказать о нем; это надо было выяснять не у меня. Я не мог сдержаться и добавил, что, по-видимому, русская секретная служба была не самая эффективная в мире.
Балчиша не расстреляли, чего он, безусловно, заслуживал, и я услышал, что впоследствии он служил в Дунайском пароходстве, где у него, вне всякого сомнения, были блестящие возможности служить связующим звеном между Веной и русскими портами на Черном море. Возможно, он перешел к более нормальному образу жизни. Я никогда не интересовался его настоящим именем, но знаю, что имя Балчиш было фальшивым.
С Мандичами я покинул Мешхед на машине 27 января. Проехав через Турбат-и-Хайдри и Бирджант, я прибыл в Шуш вечером 31 — го. Здесь я встретил старого друга сэра Бэзила Голда, нашего консула в Систане. Вместе с ним я отправился в Систан и провел там несколько часов, а потом вернулся на главную дорогу. Путешествовать через пустыню в январе очень холодно, во многих местах лежал снег. 3 февраля мы прибыли в Дуздаб — индийский пограничный городок и железнодорожная станция, и сели в поезд до Кветты и Сиби. 9 февраля 1920 года я прибыл в Дели.
Моя жизнь в Советском Туркестане завершилась. Я не видел причин, по которым нельзя было бы забыть любые обиды, особенно по прошествии стольких лет. У меня появилось много друзей в Ташкенте, некоторые из которых понятия не имели, кто я был на самом деле, другие делали все и помогали мне, несмотря на огромный риск, которому они себя подвергали. Самые важные из них, из тех, кто оставался в Ташкенте, сейчас уже умерли.
Через десять лет после описываемых здесь событий я оказался в Пекине, где я встретил хорошо известного белого русского, генерала Хорвата, [118] который в июле 1918 года короткое время был президентом республики в Сибири. Он что-то слышал о моих делах в Туркестане, и я спросил его в связи с обстоятельствами одного важного дела, требовавшего моего срочного присутствия в Англии, мог бы я по прошествии стольких лет проехать через Россию. Он сказал, что, по его мнению, мне дадут визу, но я никогда не попаду домой!
118
Дмитрий Леонидович Хорват (1858—1937) — генерал-лейтенант, инженер-путеец. После Февральской революции 1917 года — Комиссар Временного правительства на КВЖД (1917). С июля по ноябрь 1918 года — Временный Правитель в полосе отчуждения на КВЖД. Передал свои полномочия Временному Сибирскому правительству. Являлся одним из авторитетных лидеров Белого движения на Дальнем Востоке. (Примечание переводчика).