Миссия в Ташкент
Шрифт:
Мы выехали из Бурдалыка 24 декабря и несколько миль ехали среди возделанных полей, среди которых попадались поселки и сельские дома. Все они были обнесены укреплениями, но башен, как на северо-западной границе Индии, здесь не было. Было похоже на то, что туркмены долины Оксуса находились в стадии перехода от кочевого к оседлому образу жизни. В поселках было множество юрт и хижин, построенных из камыша и глины, которые были точными копиями юрт, в которых эти люди родились, и в течение нескольких поколений рожали своих детей.
Бек считал нас своими гостями и принимал нас с величайшим гостеприимством; однако, когда мы уезжали, нам выставили небольшой счет в размере пяти тысяч рублей за наше развлечение! Тем не менее мы получили существенную помощь, необходимых проводников и еду для нашего дальнейшего путешествия, за
Единственная вещь, которая была у меня про запас, это карманный барометр-анероид, на котором были выгравированы мои инициалы. Вероятно, этот барометр-анероид в конечном итоге нашел дорогу на Кабульский базар и породил слух, дошедший до меня со страницы лондонской газеты 16 февраля 1920 года:
«Несколько месяцев назад в Индию из Кабула просочились обстоятельства одной истории. История заключается в том, что какой-то человек, прибывший из Ташкента, на базаре в Кабуле в разговорах распространялся о том, что это именно он помог Бейли бежать от большевиков, но позже в ссоре, возникшей между ними, он убил его и ограбил, завладев его имуществом, в том числе и часами с его инициалами F.M.B. на крышке. Эти часы, как утверждалось, продавались на базаре».
После падения Бухары бек Бурдалыка был убит, а его собственность, как можно предположить, была разграблена, и этот барометр-анероид нашел свою дорогу в Кабул, где решили, что это часы с моими инициалами.
За пару миль до Оксуса возделанные поля закончились, и мы ехали по заросшей камышом равнине, на которой гнездились дикие гуси и утки. Мы достигли берега Оксуса в послеобеденное время, что было слишком поздно, чтобы мы могли всей группой переправиться до наступления темноты. Новости о нашем прибытии не могли попасть на другой берег реки, пока мы оставались на этом берегу и контролировали все лодки, и я подумал, что будет лучше переправиться на следующий день.
Я надеялся, что слухи о нашем передвижении не успеют достичь ушей наших врагов. Спали мы на открытом воздухе, и пришли к мнению, что на берегу реки было очень холодно и ветрено.
Рождественским утром 1919 года нам потребовались три часа и сорок минут, чтобы переправиться всей компанией на большом пароме, сделав три ходки. Но тут у нас возникли трудности с новыми лошадьми, которые отказывались нести груз, и за час нашего путешествия по прибрежной речной равнине, заросшей высокой травой, мы проехали меньше мили. В Туркестане жеребцов не кастрируют, и они могут создать проблему — пронзительно ржать, и драться, если их оставить свободными на ночь. Поэтому их приходится на ночь крепко привязывать к кустам саксаула или к длинным колышкам, крепко вбитым в землю. В конце концов нам пришлось выбросить кое-что из багажа — что-то вроде чемодана или дорожной сумки, принадлежащей госпоже Мандич, которую мы до сих пор перевозили с некоторыми трудностями. Эта сумка была слишком велика и неуклюжа для этих полуобъезженных животных.
К этому моменту у нас уже был некоторый опыт путешествия по этим безводным степям, и я решил, что мы слишком много времени тратим впустую, располагаясь лагерем у колодцев. Например, мы могли добраться до какого-то колодца в три часа дня, но зато потом могли не успеть достичь следующего до наступления темноты, и таким образом терялось несколько драгоценных дневных часов светлого времени. Поэтому с этого момента мы стали игнорировать колодцы в качестве места привала, а рассматривали их только лишь как место водопоя. Когда мы подъезжали к колодцу, мы поили лошадей, а затем продолжали свой путь до наступления темноты и разбивали бивак в любом месте, где мы оказывались в тот момент. Иногда, конечно, если везло, то и у колодца. После Оксуса у нас было несколько дней путешествия без особых происшествий.
Мандич говорил на немецком, русском и сербском языках, но не знал английского. Предполагая, что ему придется долго путешествовать через Индию и морем, он решил, что было бы полезно изучить и английский язык, поэтому я давал ему уроки английского. Мы подошли к будущему времени «Я буду», «Вы будете», «Он, она, оно будет», «Мы будем», «Они будут». В русском и большинстве других языков
Поверхность пустыни, по которой мы путешествовали, была неровной, скорее напоминавшей застывшие волны штормового моря. Большой частью она была покрыта маленьким кустарником, по-русски называемым саксаул, который являлся превосходным топливом, в котором у нас никогда не было недостатка. В некоторых местах дождевая вода собиралась каптажем [104] в маленький ручеек, который у жителей этих мест носил название как. Вода в таких местах была глинистая, но без вкуса соли, и мы всегда были рады набрать немного такой глинистой воды в этих местах. Одним из доводов, убедивших меня отказаться от первоначального плана медленного путешествия на верблюдах и рискнуть поехать на лошадях, были сказанные нам слова, что у колодцев мы встретим людей, которые продадут нам немного еды для нас и корм для лошадей. До сих пор мы не встретили абсолютно никого, и бывало так, что у наших бедных лошадей, от которых, в конечном счете, зависела наша жизнь, не было никакой травы для корма вообще в течение четырех дней, и только очень немного зерна и соленой воды. Погода стояла сухой, холодной, ветреной и пыльной. Вода в колодцах на нашем пути была чрезвычайно соленой, и иногда даже наши лошади отказывались ее пить, хотя они, надо полагать, испытывали ужасную жажду.
104
Каптаж — водосборная галерея или иное сооружение для перехвата подземных вод и вывода их на поверхность. (Примечание переводчика).
Эти длинные, безводные переходы тяжело отражались на Зипе. В моих путешествиях в Арабистане и по Памиру в Туркестане он выучился, когда уставал, впрыгивать с земли на мое колено, когда я сидел на лошади. Это беспокоило лошадь, но потом она привыкла к этому. Бегущий рядом с моей лошадью Зип, просящий взять его на лошадь, доставлял немало развлечений моим товарищам по путешествию, ни у одного из которых не было большого опыта собаководства.
В степи было множество тушканчиков — крыс с длинными задними ногами и длинными хвостами. Было также множество панцирей черепах, лежащих повсюду, но сами эти животные зимовали, и мы не видели ни одной живой особи. Эта пустыня практически непроходима летом из-за высокой температуры и нехватки воды. Мне также сказали, что она кишит ядовитыми скорпионами, которые могут ужалить человека, спящего прямо на земле, как были вынуждены поступать и мы.
У туркменов есть любопытный, и, с нашей точки зрения, вредный и бессмысленный обычай, для возникновения которого должна быть, конечно, какая-то причина. После того как они попоят лошадь в пустыне, они заставляют, хлеща ее, скакать галопом по кругу с максимально возможной скоростью в течение нескольких минут. Они говорят, что, если они так не сделают, вода повредит лошади. Я не проделывал ничего такого со своей лошадью и не нанес ей никакого вреда. В некотором отношении и туркмены, и тибетцы, и другие народы, зависящие от лошадей больше чем мы теперь, обращаются со своими лошадьми так, как мы бы не одобрили. Однажды я показал одному бахтиярцу с гор в юго-западной Персии фотографию годовалового жеребенка, проданного за десять тысяч гиней. Цена ошеломила его, и он спросил меня, что этот конь мог делать. Я сказал, что он мог пройти короткое расстояние, скажем несколько миль, быстрее, чем большинство других лошадей, несущих легкий вес. Он будет зарабатывать деньги в стойле, будет использоваться как племенной жеребец. Все это показалось ему довольно бесполезным. У него была своя собственная лошадь, которая несла его сто семьдесят миль два дня с большим количеством веса. Именно такая лошадь ему была нужна.