Мистер Ивнинг

Парди Джеймс

— Не нужно подносить ближе! — воскликнул он, и даже миссис Оуэнс вздрогнула от такого прилива чувств. Мистер Ивнинг побелел.

Он безуспешно искал в кармане носовой платок, и, заметив его страдания, миссис Оуэнс протянула полу собственного платья.

— Я не собираюсь вас умолять, — сказал он, вытирая лоб платком. — Разумеется, я могу предложить вам что угодно, но не стану умолять.

— Как же вы тогда поступите, мистер Ивнинг? — она подошла к нему вплотную.

Он сидел перед ней, слегка наклонив голову вперед и повернув руки ладонями кверху, словно проверяя, идет ли дождь.

— Не отвечайте, — сказала она громко и весело, — никто не ждет от вас ни мольбы, ни сделки, ни уговоров, ни кражи. Кем бы вы ни были, мистер Ивнинг, — а по вашему акценту я уловила, что вы южанин, — слава Фортуне, вы никогда

не были актером. Это одна из причин, по которой вы здесь: вы всегда остаетесь самим собой… И попомните мои слова, — миссис Оуэнс прошагала мимо его стула к тяжелой шторе из золотой парчи, и ее голос загремел почти угрожающе, — я позволила вам взглянуть на эту чашку не с тем, чтобы вас завлечь. Я просто хотела показать, что прочла ваше объявление, написанное специально для меня. Более того, как вы понимаете, я не заключаю с вами сделку в каком-либо общепринятом смысле. Мы оба выше этого. Между нами никогда не будут упоминаться деньги, документы или подписи, это само собой разумеется. Но мне кое-что нужно, — она отвернулась от шторы и устремила на него светло-серые глаза. — Вы ни на кого не похожи, мистер Ивнинг, и именно это ваше качество, не скажу, покорило меня (вам не под силу кого-либо покорить), но вернуло мне важную частичку меня самой — просто потому, что вы такой и так сильно хотите того, чего хотите!

Полностью накрыв ее носовым платком лицо, так что голос доносился, словно из-под простыни, он промямлил:

— Я не выношу общество, миссис Оуэнс, — от этих слов она словно примерзла к шторе. — А общество, к сожалению, включает вас и вашу сестру. Я не могу приходить и разговаривать, не люблю званые ужины. Но если бы я их любил, то безусловно предпочел бы вас.

— Поразительная откровенность! — миссис Оуэнс растерялась, не зная, куда ступить, на что смотреть. — И восхитительное хамство! — она быстро все обдумала. — Хорошо, очень хорошо, мистер Ивнинг… Но на хорошем далеко не уедешь! — воскликнула она, повысив голос до оглушительной громкости, и с удовлетворением отметила, что мистер Ивнинг нервно заерзал. Платок упал, и к ней наклонилось густо покрасневшее лицо с закрытыми глазами.

— Вам не придется разговаривать, — миссис Оуэнс отвергла эту мысль с некоторым отвращением, — и не придется слушать. Если хотите, можете храпеть в своем кресле. Но если вы будете приходить, скажем, раз в неделю, для начала этого более чем достаточно. Вы могли бы считать этот дом неким залом ожидания — ожидания того дня, который обязательно наступит для всех, и в первую очередь — для нас… Вы будете ожидать, например, в четверг, а мы выделим вам эту комнату и еду, которой вы вправе пренебречь: вам нужно просто коротать время. Я могла бы показывать вам, — она мельком взглянула на чашку, — ту или иную вещицу, разумеется, всего пару штук за посещение, и это бы скрасило ваше ожидание, — она усмехнулась. — Но, безусловно, я еще долго не покажу вам того, что хранится вон там, — она кивком указала на верхние этажи. — Наконец, если вы продолжите свои визиты, могу вас заверить, что ваше ожидание окупится, как сейчас принято выражаться. Не стану вдаваться в дальнейшие подробности.

Внезапно она завершила объяснение и взмахом руки показала, что он может встать и удалиться.

Таким образом, четверг, отведенный миссис Оуэнс для посещений мистера Ивнинга, грозно маячил перед обоими роковой и даже зловещей датой в календаре: на самом деле, хозяйку реликвий и их осмотрщика переполняли дурные предчувствия. Нелюбовь мистера Ивнинга к обществу и развлечениям боролась с его страстью к осмотрам. В то же время миссис Оуэнс, находясь под надзором опечаленной, измученной Перл, ощущала, что часы и дни стремительно приближают ее к свиданию, и она уже сама не понимала, как могла когда-то договориться и мечтать о нем. В ее жизни еще ни разу не было такой тревожной недели, и она даже ссадила кожу на белых пальцах, обычно неподвижно лежавших на атласных подушках, яростно сдергивая и снова нанизывая кольца.

Наконец наступил четверг, и в полдевятого вечера миссис Оуэнс сидела с бокалом вина (единственная роскошь, которую она себе позволяла), едва пригубливая по чайной ложке. Часы пробили полдесятого, затем десять, но мистера Ивнинга все не было. Ее губы, едва тронутые оригинальной помадой, скривились в горькой усмешке смирения. Миссис

Оуэнс встала, решительно прошагала к шкафчику из черного дерева и достала оттуда флакончик с нюхательной солью, к которому не прикасалась уже много месяцев. Открыв его, она обнаружила, что запах почти выветрился, но она взяла флакончик с собой и, вернувшись в кресло, время от времени вдыхала разреженные пары.

Она уже оставила всякую надежду, безжалостно постучав несколько раз по шелку и мохеру своего кресла, как вдруг, примерно в четверть двенадцатого, случилось чудо: в тяжелом черном деревенском пальто перед нею предстал мистер Ивнинг, введенный на редкость оживленным Джайлзом. Миссис Оуэнс, не столько оскорбленная его опозданием, сколько не верящая своим глазам, еле заметно кивнула. Отказавшись от ужина, она раскрыла большую книгу с золотым обрезом и гравюрами Флаксмана^[2], принялась увлеченно их рассматривать, а сидевшая за собственным столиком в дальней части комнаты Перл поужинала нежными ломтиками рыбы, вымоченной в соусе, окуная в него булочку.

Игнорируемый обеими дамами мистер Ивнинг сел. Судя по внешнему виду, спиртного он не пил, но его щеки раскраснелись, словно свекла, от мороза, и выглядел он, как с беспокойством отметила миссис Оуэнс, привлекательнее и моложе, чем в первый раз.

— Терпеть не могу снег, — миссис Оуэнс рассматривала отвороты его брюк, засыпанные хлопьями. — Но если ехать куда-то на юг, — было неясно, к кому она обращается, — потребуются слишком долгие приготовления, и все это лишь для того, чтобы избежать зимней сырости… Конечно, раньше я чувствовала себя в дороге, как дома, — продолжала она, положив руки на тяжелый нож для бумаги с пожелтевшей рукояткой из слоновой кости и непривычно широким лезвием. — В прежние времена тебя удобно усаживали, а не запускали в воздух, как электронную частицу. Ты носила одежду, появлялась на обедах, которые служили только поводом, беседовала, слушала или просто сидела, отвернувшись. Когда ты вставала, за тобой ухаживали, тебя, если хотите, оберегали, и в пути ты чувствовала себя даже комфортнее, чем дома или в месте назначения.

Миссис Оуэнс умолкла, оскорбленная зевком мистера Ивнинга. Охваченная дрожью и немотой миссис Оуэнс сдержалась, лишь вспомнив о соглашении.

Появился дворецкий в зеленых защитных очках и после едва заметного кивка миссис Оуэнс приподнял крошечный столик с инкрустированной золотом мраморной столешницей, вслед за чем поставил его на удобном расстоянии от мистера Ивнинга. Позже другой слуга принес из кухни что-то дымящееся в серебряных сосудах.

— В отличие от нынешней вороньей стаи, — голос миссис Оуэнс словно воспарил над рампой, — я помню все свои путешествия, — она с привередливой поспешностью листала Флаксмана. — В моем случае это весь земной шар, когда он был еще труднодоступным и о нем редко писали или высказывались какие-нибудь купцы да переписчики. — Миссис Оуэнс на минутку умолкла, возможно, вспомнив о своем возрасте и дальних краях. — Я не пропустила ни одной страны, включая те, что не рекомендуются или не вносятся в буклеты гидами и гостиничными экономами. Теперь нет смысла уезжать и даже выходить через парадную дверь — ведь любая точка на карте уже стерта в порошок чьей-нибудь грузной ножищей. Когда все кругом en route^[3], лучше оставаться дома!.. Перл, дорогая, смотри в тарелку!

Доев рыбу, Перл с близорукой неуверенностью коснулась блестящим ножом льняной скатерти.

— Ради всего святого, надень очки, дорогое дитя, а не то проткнешь себя!

Мистер Ивнинг закрыл глаза. Ему хотелось произвести впечатление человека, не прикасающегося в чужом доме к еде. Впрочем, фарфор на его столике был сногсшибателен, хоть и новехонек, а, стало быть, не ахти. Однако, по здравом размышлении, мистер Ивнинг все же приподнял одну чашку, а затем бесшумно поставил ее на место. Дворецкий тотчас налил ему кофе. Вопреки собственной воле мистер Ивнинг выпил столовую ложечку, ведь после сырости и холода хотелось чего-нибудь горячего. Но это оказалась несусветная бурда — хмельная, прозрачная и холодная. Миссис Оуэнс тотчас отметила удовольствие на его лице, и по ее телу побежали мурашки. Она подумала, что, возможно, его пленит ее всегда несравненный стол, пусть даже он не оценил прочих ее сегодняшних жертв.