Мистер Ивнинг
Шрифт:
— Разумеется, нет, Хобарт… Это не проповедник, неужели ты не способен отличить.
— И почему мне это взбрело в голову? — пробормотал Хобарт, а Лили уселась за стол и заголосила:
— Когда в моей жизни наконец-то появилась четкая цель, — говорила она сквозь всхлипы, — мне довелось встретить именно вас двоих — черствых, эгоистичных, невнимательных сопляков!
Стоя теперь на пороге кухни, по-прежнему голый Ральф рассмеялся.
— Я намерена вызвать шерифа! — пригрозила Лили. — И знаете, что я сделаю завтра утром? Вернусь к Эдварду Старру в Чикаго. Вот. Теперь-то я понимаю, как сильно он меня любит, а я даже не догадывалась.
Мужчины молчали, украдкой переглядываясь, а Лили ревела
— Ах, Лили, — сказал Хобарт, — даже если ты поедешь повидаться с Эдвардом, то снова вернешься домой к нам. Ты же знаешь, что не получишь в Чикаго такой любви, какую мы дарим тебе здесь.
Лили горько плакала, повторяя, что никогда не сможет объяснить прихожанам, почему пожертвовала так мало выпечки для большого собрания.
Утерев слезы носовым платком, который одолжил ей Хобарт, она взяла нож и с неистовым рвением и злобной быстротой отрезала кусок нетронутого торта.
Лили размашисто облизалась, словно подчеркивая, какой он вкусный.
— Уеду в Чикаго и больше никогда не вернусь! — сделав это заявление, она вновь разрыдалась.
«Проповедник» (Хобарт по-прежнему называл его так) подошел к жующей, плачущей Лили и положил ладонь в ложбинку между ее грудями.
— Только не начинай опять, Ральф… Нет! — она вспыхнула. — Нет, нет, нет!
— Хочу еще, — обратился к ней Ральф. — Твои лакомства меня возбудили.
— Эти выпечки и впрямь чертовски хороши для церкви, — наконец сказала она с капризным, зловещим лукавством, и Ральф догадался по интонации, что она готова ему отдаться.
— Хобарт, — Лили повернулась к брату Эдварда, — почему ты не идешь домой? Мы с Ральфом давно дружим, с самого детства. Я уже уделила тебе внимание. Но люблю я Ральфа.
— Сейчас моя очередь, — запротестовал Хобарт.
— Нет-нет, — Лили вновь заплакала. — Я люблю Ральфа.
— О черт, ну дай ему последний разок, Лили, — уступил «проповедник».
Ральф отошел в сторону и стал вертеть в руках еще не разрезанный пирог.
— Признайся, Лили, кто тебя научил готовить? — сонно спросил он.
— Ральф, я хочу, чтобы ты отправил Хобарта домой. Хочу, чтобы ты был со мной в постели. У стенки — это просто возмутительно! Ральф, сейчас же отправь Хобарта домой.
— А может, дашь парню еще разок? Потом я обязательно оприходую тебя наверху, — он продолжал громко жевать и глотать.
— Пошел ты к черту, Ральф, — вздохнула Лили. — К чертовой матери!
Она подошла к огромному столу, взяла ближайший торт и бросила его в «проповедника».
Его глаза, выглянувшие из месива, в которое превратилось лицо, не на шутку ее испугали. Она отошла к Хобарту и затаилась.
— Ну хорошо, Лили, — сказал «проповедник».
— Только не делайте ей больно, — взмолился Хобарт, тоже напуганный его изменившимся поведением.
Первый брошенный «проповедником» торт попал не в Лили, а в Хобарта. У него перехватило дыхание, но не от боли, а от нечаянного удовольствия.
— Сейчас же перестаньте. Мы обязаны это прекратить, — призвала Лили. — Мы же взрослые люди, в конце-то концов, — она всхлипнула, но мужчины почувствовали фальшь. — Гляньте на мою кухню, — пыталась она их образумить.
«Проповедник» снял короткие трусы, надетые всего пару минут назад. Сначала он взял один торт, затем другой и размазал их по всему телу, даже по волосам на голове. Теперь Лили разрыдалась всерьез, словно собираясь утопиться в слезах. Неожиданно в нее попал торт, она взвизгнула, но потом замолчала.
В комнате воцарилась непривычная тишина. Подняв голову, Лили увидела, что Хобарт тоже полностью разделся, а «проповедник» плавно и нежно размазывает торты по его худому мускулистому торсу. Затем Хобарт начал медленно и неумолимо слизывать кусочки торта с тела испачканного «проповедника». Тот
— Только не в моем доме! — встала и рявкнула Лили. — Мерзавцы…
Но «проповедник» бросил в нее один из оставшихся тортов, который угодил прямо в грудь и разлетелся красными брызгами по всему лицу и телу, так что теперь она напоминала женщину, взорванную бомбой.
Тут Ральф очень нежно обнял Хобарта и покорно слизал вкусные кусочки с его тела, а Хобарт прильнул к Ральфу и собрал языком целый ассортимент различных десертов.
Затем Лили выбежала через парадную дверь и завопила:
— На помощь! Умираю! Помогите!
По всей округе яростно залаяли псы.
Она очень быстро вернулась. Мужчины по-прежнему прижимались друг к другу, слизывая кусочки со своих измочаленных тел.
Со слабым, почти неслышным плачем усевшись за стол, Лили схватила вилку и принялась за кусок недоеденного яблочного пирога.
ЛЕТНИЕ ИЗВЕСТИЯ
перев. Д. Волчека
На просторной лужайке был в разгаре детский праздник; несмотря на высокую изгородь, он был хорошо виден из соседнего поместья, принадлежащего мистеру Тейту. Школьники, человек десять, недавно выбравшиеся из-под опеки нянек, собрались на день рождения Руперта, сына миссис Эвелин. Обед и празднества были устроены на крокетной площадке, но приспособления для игры убрали лишь отчасти: кое-где стояли воротца, валялась пара колотушек, в клумбе настурций отдыхал красно-белый деревянный шар. Ямайский садовник мистера Тейта, бронзовый, точно идол, наблюдал за детьми, поливая лужайку миллионера из сияющего черного шланга. Пионы только что раскрылись. На лужайке, где проходило пиршество, к терпкому запаху настурций и ноготков примешивался мягкий аромат июньских роз; на деревьях зеленела нежнейшая летняя листва, крошечные золотисто-коричневые лягушки скакали по земле. Ямайский слуга не сводил глаз с детей. Их светлые волосы и белые летние костюмы странно контрастировали с июньской зеленью, и яркость столь многих красок опаляла ему глаза, вынуждая часто отрываться от работы. Эдна Грубер, компаньонка и секретарша миссис Эвелин, пообещала, что после обеда даст ямайцу кусок второго праздничного торта, добавив, что добросердечное предложение исходит от самой миссис Эвелин. Он кивнул, когда Эдна сообщила ему о грядущем угощении, но таким рассеянным и задумчивым стал не из-за предвкушения торта, а от непривычного вида стольких детей сразу. Эдна заметила, что праздник переменил настроение садовника: когда она подошла поговорить к изгороди из кустов бирючины, разделяющей два больших участка, он отвечал еще реже обычного.
Еще более рассеянный, чем прежде, он поливал пионы до тех пор, пока с клумбы не хлынул легкий поток, промочив его сандалии. Тогда он перешел на другое место и стал через тонкую насадку опрыскивать айвовые деревья. Мистер Тейт, его работодатель и хозяин поместья, растянувшегося вдаль и вширь, насколько хватало взора, если не считать владений миссис Эвелин, уехал на турнир по гольфу. В большом доме остались только белые служанки; в отсутствие хозяина они почти весь день спали, а когда бодрствовали, равнодушно шпионили за ямайцем, поливавшем и без того влажную черную землю и безупречно зеленую и недвижную, точно на картине, траву. Да, его глаза, его разум спали сегодня, несмотря на несносный шум, который подняли сорванцы, приглашенные на день рождения. Казалось, что его длинные черные ресницы постоянно увлажняются то ли водой из шланга, то ли бесконечным потоком слез.