Мистериозо

Даль Арне

— Very straight to the point, [40] — ответил Пешков. Поскольку ирония не была сильной стороной Нурландера, то и его имитация спокойного тона Хультина выглядела нарочитой. Он продолжил:

— Мне нужна информация о серии убийств шведских бизнесменов, произошедших в Стокгольме за последние несколько дней.

У Алексея Пешкова буквально отвалилась челюсть. Когда ему удалось наконец закрыть рот, он выдавил из себя:

— You must be joking! [41]

40

Очень

правильно, к делу ( англ.).

41

Вы, должно быть, шутите! ( англ.).

— Я не шучу, — ответил Нурландер и продолжил немного тише: — Если ты не дашь мне нужной информации, я уполномочен убить тебя прямо здесь и сейчас. Я прошел специальное обучение. Ты понимаешь?

— I’m not buying this, [42] — ответил Пешков, внимательно разглядывая дородного Нурландера. В попытке сохранять абсолютное спокойствие лицо Нурландера приобрело какое-то нерешительное выражение. Нурландер продолжал напирать:

— Мы знаем, что ты входишь в преступную русско-эстонскую группировку Виктора-Икс, а также, что два контрабандиста, ввозящих в Швецию алкоголь и называющих себя Игорь и Игорь, тоже входят в эту же банду. Верно?

42

Я не покупаюсь на это ( англ.).

Пешков молчал, но взгляд у него был ясный.

— Верно? — повторил Нурландер.

По-прежнему молчание в ответ.

— Эта комната со звукоизоляцией. Ничего из того, что происходит здесь, не может быть услышано снаружи. Мои полномочия безграничны, они даны мне самыми высокими инстанциями. Я хочу, чтобы ты понял это и подумал прежде, чем отвечать мне. Твое здоровье зависит от твоего ответа.

Пешков прикрыл глаза так, как будто бы заснул. Этот полицейский был совсем не похож на тех добродушных шведских полицейских, которых он встречал раньше. Возможно, он увидел в глазах Нурландера какой-то странный блеск, тот самый блеск, который бывает у человека, перешедшего последнюю грань и отрезавшего себе пути к отступлению. Возможно, он видел этот блеск и раньше.

— В Швеции же демократия, — осторожно произнес Пешков.

— Конечно, — ответил Нурландер. — Она здесь есть и будет. Но каждой демократии время от времени приходится защищать себя недемократическими методами. А оборона в основе своей антидемократична. В данном случае это видно совершенно отчетливо.

— Я просидел здесь два месяца. Я абсолютно ничего не знаю ни о каких убийствах в Стокгольме. Клянусь.

— Виктор-Икс? Игорь и Игорь? — произнес Нурландер тем же тоном, что и раньше. Почему-то он чувствовал, что важно сохранять его в течение всего разговора.

Алексей Пешков прикидывал, чем он рискует. Нурландер видел, что он боится умереть и раздумывает над тем, как оттянуть расправу. Он дал ему время подумать, а сам сунул руку в карман пиджака. Щелчок снимаемого с предохранителя пистолета гулким эхом отразился от стен. Пешков глубоко вздохнул и заговорил:

— Во времена коммунистов я был моряком на международных линиях. Я все время скрывался от КГБ и ГРУ, меняя паспорта. Когда режим пал, мне удалось сколотить небольшую сумму, чтобы купить собственное рыболовецкое судно. Первый год я был простым таллиннским рыболовом, говорящим по-русски, второго сорта, но свободным. Наверное, можно сказать, что тот год был единственным годом свободы, затем в игру вступили другие силы. На меня вышли анонимные рэкетиры. Вначале это были просто деньги, которые я платил за то, чтобы мой кораблик не сожгли или не взорвали. Обычное «крышевание». Но дальше больше. Меня заставили

брать груз… подобного типа. Этот рейс был уже третьим. Десятки тысяч отчаявшихся беженцев ждут в бывшем Советском Союзе, чтобы их за деньги переправили за границу. Я никогда не был близок к верхушке, Виктор-Икс для меня просто имя, миф. Я общался с эстонцем по имени Юри Маарья. Говорят, он знает самого Виктора-Икс. Я никогда не слышал об Игоре и Игоре, но у этой группировки много людей, занимающихся провозом спиртного, как, впрочем, и любой другой контрабанды в Северную Европу.

Нурландер удивился разговорчивости Пешкова, но не подал виду.

— Адреса, контакты? — тихо спросил он.

Пешков покачал головой.

— Они постоянно меняются.

Нурландер долго смотрел на Пешкова. Он никак не мог уяснить себе, был ли этот человек жертвой или преступником. Скорее всего, и тем, и другим. Он захлопнул блокнот, сунул ручку в карман пиджака и сказал:

— Я отправляюсь в Таллинн. Если каким-либо образом выяснится, что хотя бы что-то из того, что вы мне сообщили, является ложью, или же что вы сообщили мне не всю правду, я вернусь к вам. Вы понимаете, что это означает?

Пешков тихо сидел и смотрел в пол.

— Последний шанс что-либо изменить или дополнить, — поднимаясь, сказал Нурландер.

— Это все, что мне известно, — усталым голосом произнес Пешков.

Вигго Нурландер заставил себя протянуть руку Алексею Пешкову. Русско-эстонский рыбак с видимым нежеланием встал и пожал ему руку.

— How do you do, sir? — произнес Нурландер.

Взгляда, которым ответил ему Пешков, он не забудет никогда.

Таллинн — это безумный город.

Так решил Вигго Нурландер, пробыв в нем пятнадцать минут.

Позднее его мнение не поменялось.

Взять в аэропорту напрокат автомобиль оказалось проблемой.

Наконец ему удалось выехать на дорогу с беспорядочным дневным движением. Ориентируясь при помощи англоязычной туристической карты, он добрался до Старого города, до собора на холме и стал плутать по средневековому лабиринту. То и дело натыкаясь на древнюю стену с высокими, роскошными башнями, он ловил себя на мысли, что как будто и не уезжал из Висбю.

Но в основном этот город был для него безымянным, так, декорация для его миссии. Уличные названия, рекламные вывески, дорожные указатели на чужом языке. Словно в фильме. Он чувствовал себя иностранцем и хотел оставаться им. Чтобы все так и оставалось для него безымянным, похожим на декорации. Чтобы ничто не отвлекало его. В его теле словно пульсировала новая кровь. Как будто все было задумано именно для этого. Все эти смерти только ради того, чтобы он мог приблизиться вот к этому.

Наконец он нашел большое современное здание полиции, припарковался, нарушив правила, и вошел внутрь. Он оказался в проходной, небольшом помещении, где советская серая бюрократическая безликость безуспешно боролась с современным западным дизайном. Охранник тоже представлял собой не виданную ранее Нурландером смесь любезности и недоброжелательства. Возможно, его что-то удивило в Нурландере. Он проявлял странную непонятливость.

— Комиссар Калью Лайкмаа, — в третий раз произнес Нурландер на своем ломаном английском. — Он ждет меня.

— Я не могу найти в своих списках никакого шведского полицейского, — холодным и в то же время извиняющимся тоном отвечал молодой охранник. — Мне очень жаль, — в третий раз произнес он.

— Позвоните ему по крайней мере, — сдержанно сказал Нурландер. Он снова взял на вооружение ледяной тон, принесший ему успех в тюремных стенах Висбю. Охранник наконец сделал то, о чем просил его Нурландер. Некоторое время он сидел, натренированным движением зажав трубку между плечом и ухом и помешивая кофе в чашке. Наконец заговорил на языке, похожем на финский, но с большим количеством лишних «о». Потом положил трубку и произнес, сдерживая раздражение: