Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник)
Шрифт:
– Может, достаточно Massage… делать массаж? – уточнил Ван Страатен, когда я добрался до основания шеи.
Похоже, он спешил.
– Это не массаж, капитан, у вашей девушки серьезные невралгические нарушения – я ищу причину.
– Заканчивайте. Вы сказали, как лечить кашель, – мы постараемся sich an das Rezept… слушаться этого рецепта.
Я бегло прощупал семь позвонков шейного отдела – картина подтверждала мои опасения.
– Капитан, вам следует прекратить истязания, иначе…
Марина сидела ко мне вполоборота – Странник не видел ее лица. Губы
– Быстрее, герр капитан.
Странник выругался по-немецки и подтолкнул меня к выходу, заторопился, пошел рядом, потом обогнал.
Присутствие капитана меня нервировало – молчание напрягало, но и разговаривать желания не было. Почти дойдя до моей койки, капитан вдруг замедлил шаг, рассматривая потолок и прислушиваясь, я не успел остановиться и толкнул его в спину. Словно в ответ на это где-то сверху прозвучал удар, заставивший вздрогнуть весь корпус, а потом что-то, будто скрежеща когтями, процарапало лодку от носа до кормы. Я присел на корточки, и даже капитан, похоже, на мгновение втянул голову в плечи.
Впрочем, его замешательство длилось недолго – он почти бегом, насколько это возможно в узком проходе, бросился в торпедный отсек.
– Глубина, ее фокусы, – прокомментировал мой ошарашенный вид Яков.
Старпом так и лежал на нижней койке, задумчиво положив руки под голову.
– Но зачем так глубоко опускаться? – Я вытер выступившую на лбу испарину.
– Бездна – она как магнит. Чем глубже, тем больше Силы. И у нас с каждым разом все ниже получается.
– А обшивка выдержит?
– Обшивка… – Старпом накрыл ладонью правой руки сжатую в кулак левую: – Сверху – легкий корпус. Снизу – прочный. Внутри – мы. А знаешь, – Яков приподнял ладонь над кулаком, демонстрируя пространство между корпусами лодки, – знаешь, что посередине?
Я покачал головой – не знаю. Старпом резко ударил кулаком в ладонь:
– Вот и я – не знаю. Но до сих пор – выдерживала. Да не боись, сейчас Странник договорится.
– Как договорится? – Вероятно, присутствие капитана в торпедном отсеке что-то означало. – Да что вы все вообще здесь делаете?
– Не «вы», – поправил меня старпом, – а «мы». Служим, конечно. Каждый делает свою работу. Как там Маринка – всю осмотрел?
– Да.
– Ну и как она?
Мне не хотелось обсуждать проблемы девушки с кем бы то ни было прежде, чем с капитаном, но Яков жестом, имитирующим поглаживание женской груди, обозначил вектор своего интереса:
– Для единственной самки на корабле – хороша?
Захотелось дать ему в морду, но я – сам толком не понимая зачем – спросил:
– Что значит ее татуировка?
– Татуировка? – не сразу понял старпом. – А, ты про Знак? Ба, да тебе позволили лицезреть потаенные области! Говорила мне мама – учись на фельдшера! Это был Знак Врат Сакката, доктор. Самое то место для входа в логово Червя.
И, заржав, Яков звонко хлопнул себя по ягодице.
Шум, раздающийся снаружи, начал
Старпом с видимым облегчением вздохнул:
– Теперь можно и перекусить. Пойдем, доктор?
Понятное дело – предложение не показалось мне заманчивым. Яков пообещал принести мне хотя бы чаю с лимоном и направился в сторону кормы, а я снова завалился на койку в надежде успокоиться. Вероятно, из-за морской болезни и обезвоживания, сознание оставалось спутанным. Или окружающее на самом деле балансирует на грани ирреальности, а встреченные члены команды – умопомешательства?
Я повертел перед глазами псалтырь – он валялся на скомканном одеяле, маня задолженными с детства ответами на все вопросы. Не похоже, что книгу часто читали: переплет был разношен только в одном месте, на двадцать первом псалме – шелестя страницами, псалтырь раскрывался здесь сам.
Пророческая Песнь Страданий Давида, за тысячелетие предсказавшая мучения Иисуса. Она даже начинается с тех же слов, которые прозвучали с креста: «Боже, Боже мой, для чего оставил Ты меня?»
Воскресная школа не прошла для меня даром.
Синим химическим карандашом предшественник-врач, или кто-то иной подчеркнул стихи: «Аз же есмь червь, а не человек, поношение человеков и уничижение людей, яко ты еси исторгий мя из чрева, упование мое от сосцу матере моея».
И больше никаких пометок…
Лязгнув шлюзом, из торпедного блока выбрался, пошатываясь, Ван Страатен. Для лодки, с ее насквозь проходными отсеками, постоянное перемещение людей из стороны в сторону является нормой. Но меня отсутствие личной зоны раздражало. Неуютное сочетание: тесное, ограниченное пространство и невозможность уединиться, – наверное, это тоже должно накладывать определенный отпечаток на психику здесь присутствующих.
Да, к лодке надо привыкать.
Капитан выглядел хуже, чем обычно: еще более бледный, с пустым, бессмысленным взглядом. Я тоже отвел глаза, сделал вид, что листаю псалтырь.
– Ищете, кому geben sich teuer… отдать себя задорого? Напрасно.
Странник говорил сквозь зубы, к тому же акцент, и я подумал, что ослышался:
– Что?
Капитан небрежно ткнул пальцем в обложку псалтыря:
– Бог facettenreichen… имеет много граней, доктор. Неважно – кому молиться, надо раскрыть разум… отдать душу. Тогда в любом писании найдется след всякой из его hypostasen… ипостасей. Или – за душу боязно?
В чем-то он прав. Наличие бессмертной души, учитывая доказанный факт существования богов, тоже сомнениям не подвергалось. И отдавать ее с потрохами, без оглядки, кому ни попадя теперь не очень хотелось. А у богов приветствовался натуральный обмен – как оказалось, благотворительностью они не промышляли. Так лучше ничего ни у кого не просить и остаться при своем. Философия.