Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник)

Кликин Михаил Геннадьевич

Раньше Ван Страатен виделся мне иначе, но уставший и несвойственно для себя многословный, сейчас Странник не воспринимался таким неприступным, и я решился:

– Капитан, девушка, Марина… видимо, тут считают откровениями то, что она видит во время приступов…

Ван Страатен как-то задумчиво кивнул, и мне ничего не оставалось, как сбивчиво продолжать:

– …но это лишь воспаленный бред. Она больна, нарушено кровоснабжение мозга – шейный позвонок смещен вследствие травмы и передавливает артерии. Мозгу не хватает кислорода – у девушки предынсультное состояние…

Капитан

не отвечал, но и не останавливал меня, и я шел вслед за ним, стараясь высказать за короткий промежуток как можно больше:

– …предынсультное! Даже то, в какой позе она сидит, ссутулившись, провоцирует ишемические атаки, вы же усугубляете ее положение истязаниями. В любой момент может случиться обширное поражение тканей мозга, понимаете? Она станет растением или…

Мой лепет прервал серебристый голос Марины, раздающийся из ее угла. Говорила она быстро, невнятно, но сами звуки завораживали.

Приступ! Я попытался обогнать капитана, но в узких проходах лодки это оказалось непросто. Ван Страатен легко прижал меня – в глазах ни осталось ничего от недавней отрешенности:

– Уйдите прочь. Не надо вам слышать это go#ttlich gesang… божье пение. Я подумаю, что вы сказали.

И положил руку на кобуру. Дергаться расхотелось.

– Schneller! – поторопил капитан, а сам быстрыми шагами направился к посту акустика.

Марина сидела где обычно, только безвольно свесив руки и откинув вполоборота голову. Еще более бледная, с закатившимися глазами, посиневшими губами. Жалкая и страшная.

Я попятился, чувствуя себя предателем – и в отношении пациента, и своей профессии, – споткнулся, чуть не упал и побежал, цепляясь за какие-то стойки. За спиной журчащим ручьем изливался божественный речитатив Марины, время от времени становившийся понятным: можно было выделить числа и градусы похоже, обрывки координат.

Голова кружилась, с новой силой замутило. Нестерпимо хотелось позорно забиться в свой угол, закрыть глаза, заткнуть уши и вдыхать не носом, а ртом, как выброшенная на берег рыба… Потеряв ориентацию, я свернул к корме и ввалился в камбузный отсек.

Сидящий за столом Яков поднял голову и улыбнулся – в его бороде копошились белесые черви. Отчего-то это воспринялось почти нормальным.

– Решил, доктор, сам за чаем наведаться? – рассмеялся старпом.

Присмотревшись, я вздохнул с облегчением – червями почудились несколько запутавшихся в волосах тонких вермишелин. Но даже такое открытие не побудило желания почаевничать.

– Спасибо, нет. – Я попытался развернуться.

Не уверен, сильно ли качало лодку на глубине, – меня шатало ощутимо. К тому же ацетоновый запах, пропитавший всю лодку, здесь ощущался сильнее. Лучше передавалась вибрация дизельных моторов, сопровождающаяся металлическим перестуком. Как молотками по наковальням моих перепонок. Я сжал ладонями виски.

– Что там? – встрепенулся Яков, указывая в сторону центрального поста.

Наверное, я выглядел еще хуже, чем обычно.

– Марина…

– Поет? – Старпом захлопнул за мной дверь и вдобавок повернул рычаги кремальерных затворов. – Побудь-ка с нами, доктор, познакомься с командой.

Я

послушно уселся на лавку и осмотрелся по сторонам. Глаза уже привыкли к коричневатому полумраку лодки, и я без труда рассмотрел лица на противоположной стороне длинного стола: хмурые, неопрятно бородатые, бледные и отрешенные – команда соответствовала настроению, навеваемому их кораблем. Народу было не много, человек десять – стол явно рассчитывался на большее количество матросов. Кто-то жевал, кто-то перебрасывался в карты, пару человек безразлично мне кивнули. Представить мне команду поименно Яков не удосужился. Он подцепил из тарелки извивающийся комок макарон и продолжил начатую еще до моего прихода беседу:

– Через Панаму, иначе в Атлантический Анклав не успеем.

– Никто нас в каналь не пустить, – мрачно отозвался один из матросов. – Там есть шьльюзы…

Очень тяжелая, хриплая, с придыханием, речь. Искаженная к тому же акцентом и почти истеричными нотками. Вероятно, это второй член «немецкой» команды – механик Гельмут. Он и в самом деле оказался тощим и длинным как глист. Старпом, плотоядно хлюпнув, втянул в себя вермишель и провел освободившейся вилкой в воздухе, словно подныривал, или пытался подцепить нечто на ее зубцы.

– Под. Сначала – личинку, за ней Странник сам пойдет.

– Насквозь? Это тебе не есть осеменять островы.

– Материк – тоже остров. Только большой. Оттрахаем. К тому же – всего Панама, лишь перешеек. Меньше сотни верст. Как Хальмахера – помнишь?

Что-то я и сам припоминал про этот малазийский остров с не очень благозвучным для русского, а оттого запоминающимся, названием. Что-то из газет, с крупными заголовками.

Механик покачал головой:

– Плыть под землю есть безумие…

– Оксюморон, – блеснул эрудицией Яков. – Когда-нибудь надо начинать.

– Нет, – выдохнул Гельмут. – Я больше не мочь. Не мочь слушать этот…

Он сбивчиво перешел на немецкий, болезненно закашлялся, обхватил, совсем как я недавно, руками голову и, не прекращая взволнованно болботать на своем, бросился в сторону моторного отсека. Остальные матросы безмолвно подались в стороны, пропуская механика.

Яков снова принялся орудовать вилкой в тарелке, цыкнул зубом:

– Вот так и живем: один – с сиреной, второй – с мотором.

В ответ пару человек сдержанно хохотнули. Я решительно поднялся и пошел вслед за Гельмутом – очевидно, что механик был болен.

– Не спеши, доктор, – окликнул старпом, – там Гельминта и без тебя отпустит.

Но я не слушал. Странно, но как раз сейчас сам я чувствовал себя несколько легче.

Машинное отделение встретило меня дробным лязгом клапанов и басовитым рокотом. Два двигателя, расположенных вдоль бортов лодки, воспринимались адскими машинами. Все вокруг мельтешило и двигалось, не оставляя возможности сосредоточиться на деталях. Стекающее по механизмам масло в уже привычном для лодки недоосвещении больше походило на тягучую кровь, чем на смазку. Свободное пространство было опутано патрубками – впускные и выпускные коллекторы пульсировали в унисон тактам моторов, продавливая сквозь себя неведомое содержимое.