Мистический андеграунд
Шрифт:
Я серьезно стал задумываться над тем, как найти человека, который смог бы провести меня сквозь пелену мирского восприятия.
А
В одну из летних ночей, когда я медитировал на фото Шри Юктешвара, я почувствовал вдруг, что он обращается ко мне: «Если ты действительно хочешь проникнуть в тайну самого себя, то поспеши в Одессу, к своему другу. Ты найдешь там то, что так долго ищешь. У тебя есть только три дня». На мгновение глаза Шри Юктешвара на фотографии ожили, как будто он подтверждал свое сообщение.
– К какому именно другу? – обратился я к нему мысленно. – У меня в Одессе так много друзей и знакомых!
Но ощущение его присутствия уже пропало, и фотография выглядела как обычно. Я еще некоторое время сосредотачивался на ней, но невидимая внутренняя дверь уже закрылась, и я лег спать.
Я проснулся от утреннего солнца, приветливо светившего мне в лицо. Я вскочил и распахнул окно. На ветке тополя у самого ствола каркал черный ворон. Я внезапно вспомнил слова Шри Юктешвара, услышанные ночью, и по мне пробежал легкий электрический ток. Я прошел на кухню и кинул ворону кусок хлеба, но он, резко взмахнув крыльями, улетел прочь.
Мне стало не по себе и я, наспех одевшись, вышел на улицу. Солнце играло теплыми лучами на зеленой листве деревьев и крышах домов. Бредя, куда глаза глядят, я размышлял о совете Шри Юктешвара. Желание последовать ему становилось все сильнее. «Даже если это видение и является лишь игрой подсознания, то я все равно ничего не теряю, съездив в Одессу, – рассуждал я. – В крайнем случае, освежусь морским ветерком, да наведаю давних приятелей. Ну, а если это был действительно совет самого Шри Юктешвара, то в моих руках золотой шанс». Я позвонил по уличному телефону своему заместителю, и сказал, что на три дня ухожу в подполье, и что он должен сам решать текущие вопросы. Такое случалось нередко, и поэтому я мог не беспокоиться о своей лаборатории.
От Кишинева до Одессы, лениво раскинувшейся на берегу Черного моря, я смог бы доехать на электричке даже и до полудня. Я купил билет и устроился на деревянной скамье старого вагона, просматривая от нечего делать забытую кем-то газету. Электричка тронулась. В вагон по-хозяйски вошла развязная немолодая цыганка в ярком цветастом платье и, быстро обведя взглядом вокруг, направилась в мою сторону.
Я недолюбливал цыганок за их назойливость и природную склонность к магии. Легко покачивая пышными бедрами, она небрежно подошла ко мне и заискивающим голосом произнесла:
– Подай рубль бедной женщине, и она поведает тебе будущее.
Я не собирался верить ее гаданию, понимая, что ей надо хитрым образом извлечь деньги из моих карманов. Но под ее давлением, нехотя положил рубль в ее грязную ладонь. Вдруг она схватила мою руку и стала быстро говорить:
– Судьба тебя ждет непростая, дорога дальняя: иди по ней, не оглядываясь. Забудь свое прошлое, смотри только вперед. Еще подай, и я все расскажу тебе.
Я вывернул пустые карманы.
Цыганка озлобленно махнула цветным подолом перед моим носом, и, сплюнув на пол, скрылась в другом вагоне. «Жуткая женщина, – подумал я, – я еще дешево отделался».
Три часа спустя я шагал по одесским мостовым по направлению к улице Бабеля, где и жил мой старый приятель.
Он был необычным
На улице стояла жара, легкий ветерок шевелил листья огромных каштанов на бульваре. С радостным предчувствием я вошел в старенький уютный дворик и огляделся в поисках чего-нибудь необычного, предсказанного в медитации. Но на крыльце сидел лишь большой рыжий кот, настороженно наблюдавший за мной. Осторожно проскользнув мимо него, я поднялся по темной лестнице с истертыми ступенями на галерею, заглянул в окно квартиры своего друга и увидел весьма необычную картину.
За столом сидели знакомые мне одесские эзотерики; перед каждым из них стояла шахматная доска, и они сосредоточенно разглядывали сложные позиции, дымя длинными сигарами. Их глаза неестественно блестели. Перед столом, спиной ко мне, стоял крепкого сложения незнакомец с седыми, вьющимися волосами. Казалось, он излучал спокойную уверенность мудреца, удивительную в напряженной атмосфере прокуренной комнаты. Я услышал его слова: «Вам – шах», – и прошел дальше, к двери. У дверей меня настигла следующая фраза незнакомца: «А вам, мсье, мат». Дверь квартиры Георгия была почти всегда открыта, и я, дав знать о своем приходе легким стуком, вошел в комнату.
Георгий, в летней безрукавке и потертых джинсах, заметив меня, вышел навстречу. Его светлые глаза пристально смотрели на меня.
– Ты, я помню, – сказал он вместо приветствия, – не один год ищешь Мастера. Так вот, тебе повезло: Мастер сам приехал сюда.
– Собираешься ли учиться у него и ты? – спросил я.
– Я посмотрю сначала, что выйдет из тебя, – отрезал Георгий и направился к незнакомцу. На фоне вольных одесситов в джинсах и разноцветных майках, гость выделялся строгой рубашкой глубокого синего цвета и дорогого покроя темными брюками. Прямая осанка выражала достоинство и непринужденность. Его лицо с тонкими, благородными чертами и дружелюбным взглядом могло бы принадлежать, как я вдруг подумал, какому-нибудь знатному средневековому рыцарю.
– Это Касьян, мистик из Молдавии, подающий большие надежды, – обратился к нему Георгий с легкой усмешкой. Незнакомец посмотрел на меня, и я почувствовал, что незамеченным для этого человека осталось очень немногое. Он спокойно выдержал мой испытующий взгляд и подал руку.
– Называй меня Джи. – сказал он. Рукопожатие его было твердым, но чутким. Затем он вернулся к столу с шахматными досками, а я, выбрав последнюю новинку самиздата из библиотеки Георгия, пристроился в углу, наблюдая время от времени за сеансом одновременной игры.
Я провел в углу несколько часов, а за столом происходило постоянное движение: проигравшие мистики вставали из-за стола, а на их место садились новые. Но и выбывшие из игры не уходили из комнаты: они окружили Джи, с большим воодушевлением о чем-то ему рассказывая. Как я понял по отдельным услышанным фразам, они делились с ним своим сокровенным опытом. Я хорошо знал этих людей, их ироничную манеру общаться и усталый скепсис и не мог понять, каким же образом Джи удалось так расположить их к себе. Георгий, однако, был напряжен, и взгляд его выражал беспокойство.