Мистификация дю грабли

Суров Сергей

– А че эт они еле ноги передвигают? – нахмурившись и вытирая нос рукавом, обратился к Добрыне Владимир.

Добрыня перевел своими бровями вопрос князя толмачу.

– Морская болезнь, княже, – пискляво ответил толмач, став поближе к князю.

– Чё? – как можно грозней сверкнул очами князь.

– Укачало, княже, на море качка же, а они столько дней в пути, – быстро закивал толмач, которого за задницу незаметно для других, но сильно схватил рукой советник епископа.

– Да? – задумался Владимир, пристально наблюдая за процессией.

Эх, княже, княже, сказано же: этик-е-ет… Вот по вечерам, чтобы волны случайно не смыли принцессу за борт, возлегала принцесса на животике (раздетой, чтобы не пачкать

об раба свою одежду), а очередной раб вводил в неё свое достоинство сзади по это самое… удерживая её отпадения за борт. (Разумно, разумно и надёжно, учитывая несовершенство кораблестроения в те времена). И так, сменяя друг друга, они до утра оберегали её от несчастного случая. Иногда она переворачивалась на спину, и бедному (которому по счёту?) рабу приходилось налегать на неё уже всем своим телом под ритмы морских волн, дабы не потерять в морских пучинах какую-никакую, а наследницу империи. Так что здесь не только этикет был использован по полной, но и соблюдались правила техники безопасности по доставке принцесс к будущим мужьям. А как вставать с ложа ей прикажете? Взяться, чтобы опереться, на руку? За руку или на руку раба!? За эту, всю в мозолях, руку? Да вы что!? Читатель, вы видели руки рабов? Вот и не только Анна, но и все остальные принцессы издавна, по заведенным святым правилам этикета, обязаны опираться, чтобы вставать по утрам, не на руку раба, а на то, что так твёрдо торчит или пружинит у него между ног.

– Так, к бабам её! – хмуро окинув взглядом паланкин, завешанный полупрозрачной тканью, решил Владимир.

Не поверил он этикетам всяким и печатям на пергаменте, подтверждающим непорочность невесты. (Нашли простачка!) Правда, с бабками-повитухами тоже не всё было ясно – в греческом городе где вы славянку найдёте, что заступилась бы не за невесту, а за жениха? Владимир внимательно несколько раз обошёл собранных женщин, пытаясь каждой заглянуть в глаза, но затем махнул рукой:

– Я тож не вчера родился. Днём свадьба будет, днём. Меня, – погрозил он пальцем женщинам, – не проведешь!

– О-о-ой… – закачали головами женщины.

– Што ой, што ой-та? – рявкнул Путята, грозя бабам кнутом.

– Так молода ищо, совсем девочка для мужа! – затараторила самая дородная из всех собравшихся, гречанка, и заревела во весь голос: – Бедная, бедная наша девочка, принцесса наша ненаглядная! Да куда ж твой отец смотрел? Куда такому детине-громиле отдал тебя! Княже, да там же иголка не влезет! Зачем она тебе такая?

Владимир с удовлетворением слушал и разводил руками в окружении своих воевод и дружинников. А принцесса, еле слышно зашипев, больно ущипнула гречанку:

– Не перегибай, Мария, какая ещё иголка?

– Так что, правду ему? – испуганным шёпотом ответила гречанка и перекрестилась.

– Заткнись, дура! Давай дальше по делу, – не шевеля губами, приказала принцесса.

– Да не бойся, принцесса, я же тебя смазала, держи вот коробочку и каждый вечер понемногу, совсем понемногу смазывай, а то он и войти в тебя не сможет… – и гречанка, глядя куда то в сторону, незаметно всунула маленькую коробочку в руку невесты.

Теперь читатель понимает, что такое женская солидарность? Вот на минуту, всего на минуту Владимир отвлекся, самодовольно оглядывая свою свиту и стуча себя кулаком по груди под завистливыми взглядами дружинников, и на тебе – заговор против мужчины был тут же состряпан. И кем? Женщинами…

– Шо она сказала? – услышав всё-таки голос Анны, заинтересовался Владимир.

– Принять веру… – сконфуженно ответила гречанка. – Веру принять, а потом всё остальное.

– Не, ну кто так дела делает? – обратился Владимир к дружинникам. – Товар такой сначала проверить надо, а то подсунут незнамо шо!

Дружинники согласно загудели:

– Ишь чё выдумали! У нас купец, у вас – товар!

– Айда её ребята в шатёр! –

приказал Владимир.

– Вов, можа здесь? Тута такие перины… – подсказал было Добрыня, но осекся под тяжёлым взглядом Владимира.

– Темно в их хоромах, да и душно! Шо там разглядишь? – оборвал его Владимир. – За мной, дружина! – с этими словами он ухватил за талию принцессу и, затащив к себе на колени, пришпорил коня.

Перед шатром Владимир спешился сам и, приняв на руки Анну, пошёл в шатёр, оттолкнув ягодицами принцессы выбежавшую навстречу женщину. Полог за ним скользнул вниз, закрывая от посторонних глаз место проверки товара. Из шатра вскоре послышались писки и визг принцессы и бормотание Владимира, и вскоре слушатели, обступившие шатёр, услышали жалобный крик принцессы, постепенно перешедший в равномерные оханья и всхлипы. Дружинники с удовлетворениями на лицах покачали головами и разошлись по своим делам, оставив любимого князя выполнять свои уже супружеские обязанности.

Наутро Владимир вышел из шатра, потрепал за зад женщину по имени Вера, сторожившую его всю ночь у порога, и пошёл к кашеварам. Полог шатра отвернулся, и из-за него, томно потягиваясь, вышла Анна. К ней бросились служанки, отталкивая от себя блудливых славян, всё это время по очереди очень даже успешно домогавшихся их. Они завертелись вокруг своей принцессы, приводя в порядок её одежду. На их немые вопросительные взгляды она сладко зевала в ответ и лишь тогда, когда её причесали, она, невинная непорочная девочка, по уверениям византийской хроники, вдруг стала с загадочной улыбкой на устах показывать руками какие-то размеры. (Так обычно рыбаки, хвастаясь друг перед другом, показывают размер своего улова – длину, толщину). Служанки с завистью и с восхищением вставляли обратно свои отпавшие челюсти и одобрительно цокали языками. (Ох уж эта женская солидарность!)

– Ирина, – обратилась она к служанке, – ты оправь юбку, а то всё наружу. В шатре там поищите коробочку из тиса. И смотрите у меня, я запомнила, сколько там мази. Шеи поотворачиваю. Спрячьте до вечера.

В доме епископа была аскетичная обстановка: голые стены, лавки вдоль них и огромный стол со стульями по сторонам с высокими прямыми спинками. (Придётся оправдать славян, это не они, нет, это по приказу епископа всё ценное, что могло привлечь внимание славян, было убрано и запрятано куда подальше). За столом были ещё раз в подробностях изучены все условия союза Владимира и базилевса. На вопрос епископа, как быть с крещением, Владимир вздохнул, улыбнулся, что-то вспомнив, и ответил кратко по делу:

– Ну, в жизни не встречал такую, – тут он спохватился и продолжил более дипломатично, – такую узенькую, в узелок завязанную… Как ты сказал? А-а, проблему. До этого доводилось мне иметь дело только с такими, что были и ширше, и глыбже… Вижу, шо христианство толк… в таких проблемах понимает лучше, чем всякие там язычники. И лучше такая кровь подлинной невинности, чем кровь от мечей. А счас тороплюсь… Вот завтра с утра и приму крещение.

…Князь вышел из шатра в одной рубахе и вздрогнул от утреннего ветерка с морских просторов. От костров призывно повеяло запахом еды, сдобренным дымком. Владимир зевнул и, сладко потянувшись, протер кулаками глаза. Костры в лагере поддерживались всю ночь челядью и дружинниками по очереди. Над морем вставало солнце. Владимир пошёл навстречу его свету и, по обычаю язычника, шёпотом восславил светило. Из-под одной из повозок вылез бородатый нетрезвый детина в грязно-белой льняной рубахе и поплелся по нужде следом за князем. Он свернул с тропинки и оказался в низине позади Владимира, который неспешно поднимался всё выше и выше. Дружинник выбрал место и присел на корточки, не спуская глаз с князя. Князь оказался на вершине скалы, и в тоже время его фигуру поглотило солнце.