Мизерере
Шрифт:
— Ты все еще их боишься?
— Боюсь? Милош никогда не боится. Ему больше нельзя причинить боль. Это невозможно.
Учитель садомазохизма оперся о ручку трона. Снова послышался звон бутылочного стекла.
Волокин, отступая, видел всю сцену как сквозь темную пелену.
— Что вы думаете? По-вашему, воспитание не оставило на мне никаких следов? Боль живет во мне постоянно, мальчики. Но у меня к ней иммунитет.
Волокин достиг двери. Он нюхом чуял близость взрыва, вспышки Зла.
— Милош не боится Зла. Он сам боль.
Рывком он распахнул свой
54
— Алло?
— Это Волокин.
— Что?
— Седрик Волокин.
Трубку сняли только после двенадцатого звонка. И неудивительно — в четыре часа утра. На том конце царила вязкая, окутанная мраком и сном тишина.
— Ну ты даешь, — наконец произнес голос. — Что у тебя там? Ты в курсе, который час?
— Я веду расследование.
— А я-то тут при чем?
— Мне надо с тобой поговорить.
— О чем, черт побери?
— О сектах во Франции.
— Нельзя подождать до завтра?
— Уже завтра.
Снова молчание. Волокин бросил на Касдана торжествующий взгляд, словно вскрывал сейф, который готов был поддаться.
— А ты где?
— У твоего дома.
— Быть того не может.
Самое время нанести решающий удар.
— Не забывай, Мишель, ты у меня в долгу.
Тот испустил тяжкий вздох и пробормотал:
— Сейчас открою. Только не шуми. Здесь все спят.
Волокин выключил работавший на громкой связи мобильник Касдана. Он собирался выйти из машины, когда армянин сказал:
— Погоди. Хотелось бы знать, кто этот тип?
— Мишель Даламбро. Парень из внутренней разведки. Он входил в группу, которая изучала секты в девяностых годах. Сейчас он работает в отделе по борьбе с изуверскими сектами. Так что он в теме.
— А что значит: «Ты у меня в долгу»?
— Долгая история.
— Пока он ищет тапочки, ты как раз успеешь ввести меня в курс дела.
Волокин перевел дыхание, прежде чем в сжатом виде изложить даты и факты.
— Дело было в две тысячи третьем. Ребята из внутренней разведки держали под колпаком одну ассоциацию. Не то чтобы секту. Центр для умственно отсталых детей в Антони. Там применялись эзотерические методы. Во внутренней разведке их называют «знахарскими». Руководители центра брали с родителей крупные суммы, а их методы казались подозрительными.
— И что произошло?
— Даламбро провел расследование. Он допросил директора. Составил безупречный рапорт. По его мнению, этот тип был белее снега.
— И все?
— Нет. Через год чьи-то родители подали жалобу. Им не отдавали детей. Материалы поступили к нам, в отдел по защите прав несовершеннолетних. Я сам отправился в центр и допросил директора. Как умел. Парень раскололся.
— И до чего ты докопался?
— Он возил умственно отсталых детей,
— Всякий может ошибиться.
— Именно поэтому я порвал его рапорт. Никто во внутренней разведке не узнал, как Даламбро облажался. С тех пор он передо мной в долгу. Когда мне негде спать, он зовет меня к себе. Я знаю, что всегда найду у него кров и стол.
Касдан распахнул дверцу и широко улыбнулся:
— Мы все одна большая семья.
Воло взглянул на дом:
— Надеюсь, я не ошибся. Они все так похожи.
Мишель Даламбро жил в стандартном поселке неподалеку от Сержи, застроенном совершенно одинаковыми домиками. Шары уличных фонарей выступали на ночном небе, как карманные луны. Дома с красными крышами и белыми оштукатуренными фасадами тянулись вдоль аллей до самого горизонта, словно игрушки на конвейере.
Может, здешние жители в конце концов привыкали одинаково жить, есть, думать? Или наоборот? А что, если они специально собрались здесь, чтобы жить вместе, общей жизнью? Касдан вообразил чудовищную секту, где промывание мозгов было мягким, незаметным и безболезненным. Кондиционирование, основанное на рекламе, телеиграх, торговых центрах. В известной мере клонирование уже существует. Здесь ты можешь умереть, но «бытие» в философском смысле продолжится и после гибели индивида.
Волокин осторожно постучался. Он выглядел бодрым, хотя вот уже много часов подряд не ел и не курил. Его поведение было тайной. Судя по всему, парня то и дело сотрясали внутренние тайфуны, сменявшиеся антициклонами, депрессии, за которыми следовали просветы. Но расследование будто питало его ум и тело. Настолько, что перебивало ломку?
Мишель Даламбро оказался коренастым мужчиной лет сорока, без особых примет. Лишний жирок наводил на мысль о хот-доге или гамбургере. Матовая кожа с рыжеватым оттенком напоминала подкрашенную пищевым красителем хлебную корку. Всклокоченный, с опухшим со сна лицом и покрытым щетиной подбородком, он был одет в спортивную фуфайку с надписью «Чемпион» и короткие треники, похожие на штаны солдата колониальных войн.
Он приложил палец к губам:
— Только тихо. На втором этаже детишки спят. И обувь снимите. Если жена вас увидит, то выставит за дверь.
Напарники разулись и, переступив порог, убедились, что клонирование царило и здесь. Мебель, картины, безделушки ничем не отличались от тысяч своих собратьев в других домиках. Касдан внимательно рассмотрел обстановку, купленную в кредит.
Комната с белыми стенами служила гостиной и столовой. В глубине у подножия лестницы стоял угловой диван перед непременным плоским экраном. Чуть поближе, напротив двери, ведущей на кухню, круглый стол со стульями обозначал зону для приема пищи. В книжных шкафах было больше экзотических сувениров, чем книг. Сундуки, ковры и комоды родом из «Икеи». Цветовые пятна, столь же удачные, как унылый экран телевизора.