Младший инквизитор
Шрифт:
– Извините, – сказал я примирительно, – но возможности магов бескрайни, а ведут они себя безответственно и безалаберно и подвергают опасности простых людей. Поэтому существование инквизиции оправданно.
Старик опять принялся что-то смешивать и толочь.
– И тебе не стыдно всерьез так думать? – возмущенно проговорил он.
– Нет, – отрезал я.
Старик замолчал, вид у него был обиженный. Он продолжил работать. А мне вдруг стало даже неловко его спрашивать, что он сейчас делает, для чего готовит это зелье.
Хотя
– А нельзя как-то спрятать магию? Я так подозреваю, сегодня мне от нее не избавиться. Что мне делать, чтобы магия не выдавала себя, чтобы я не сотворял неконтролируемых ирисок и ос?
– Могу только посоветовать следить за своими мыслями.
Спустя минуту старик, не подымая головы, добавил:
– Ну, или смирись с тем, что ты теперь маг.
– Смириться? – хохотнул я. – Может еще начать учиться колдовать, как записной маг? Что за мерзкая пропаганда? Нет, я не собираюсь становиться магом, я хочу избавиться от магии и стать нормальным человеком.
– Какая пропаганда? Просто предложил выход из твоей ситуации. Смириться, чтобы жить спокойно.
Я с ненавистью подумал: как же можно смириться с тем, что ненавидишь? Невыносимо и думать об этом. Я попробовал представить себе, что я маг и даже прошептал себе под нос: «Я маг, я маг». Звучало отвратительно, даже мороз пробрал по коже.
– Эй! – рассерженно крикнул старик. – Мои растения!
Я глянул на пальму с резными листьями, возле которой стоял. На её стволе и листьях проступил иней. Я замахал на листья руками, пытаясь отогнать мороз, но иней стал только толще.
– Согрей её быстрей, – воскликнул старик.
– А как?
– Представь, что тепло идет из твоих рук и что растению это нравится.
Я, видя, что краешек листа уже покоричневел, спешно протянул к пальме руки и представил жар южного полуденного солнца, идущий из моих ладоней, и что пальма зеленеет и ширится, и прет во все стороны. Иней в момент исчез, а листья дрогнули и стали ползти куда-то вверх.
– Стой! – скомандовал старик. – Она же потолок мне к чертям разнесет.
Я в ужасе отступил, глядя, как пальма вытянулась на метр и уперлась в потолок.
– Все-таки магия в тебе невероятно сильная, сильнее, чем у растений, да и посильней, чем у людей, – покачал головой старик. – Причем заметь, в тебе есть какая-то созвучность с растениями, они моментально откликаются на твою магию.
– Первое, что я сотворил, это кувшинку в супе, – пробормотал я.
– Вот видишь.
Я был в ужасе, думая, что теперь-то я точно виновен по всем статьям, так как только что применил магию осознанно! Как будущий инквизитор я должен бороться с ней, а не использовать её.
Я отошел подальше от растений, в уголок, где стоял стеллаж
Я так не хочу быть магом, а уже вторые сутки только и делаю, что разговариваю с неживыми предметами или вытворяю всякие странности.
– А голоса вещей все маги могут слышать? – спросил я. – Это какое терпение нужно! Или у вас против этого какие-то заклинания имеются?
– Только очень одаренные маги могут слышать голоса вещей. Это как родиться Ван Гогом или Моцартом.
– А вчера я видел призрак детской машинки у себя в комнате, только потом догадался, что это та же самая, что была у меня в детстве.
– Ты видел тень прошлого? – поднял брови дед. – Я только слышал о таком из старинных книг. Любопытно.
– Так вот почему я видел языки пламени в вашем абсолютно пустом камине, тоже тень прошлого, – вспомнил я.
– Может, это и хорошо, что магия в тебе такая сильная. Может, это значит, что она быстрей исчезнет? Это как заговорить вдруг на пяти языках после того, как тебя стукнули кирпичом по голове, а потом опять их забыть. Не твое это, а потому, как пришло, так и уйдет.
Я хотел сказать, что хорошо бы все это было временным, но, с другой стороны, терять необыкновенные магические умения, которые доступны только избранным, было немного жаль. Но я поскорее отогнал от себя эту крамольную мысль.
В одиннадцать часов старик позвал обедать. Как только мы зашли на кухню, сова запела жалобным голоском сиротскую песню "У Курского вокзала".
– Может за два месяца она все же переучится и будет не петь, а говорить, – сказал Тимофей Дмитриевич.
– Почему именно за два?
– Потому что у моего старого друга Ореста через два месяца день рождения. Но этот подарок ни черта не будет стоить, если эта птичка не заговорит.
Я, не понимая, о чем речь, вопросительно посмотрел на старика.
– Ну ладно, раз уж ты повязан клятвой Саламандры, и даже видел мою тайную лабораторию, доверю тебе еще одну тайну. Эта сова не просто лесная сова. Она жила у бывшего Великого Инквизитора Михаила Шмыгина.
– А, да, я слышал, что после его смерти его сова, не выдержав разлуки, улетела в неизвестном направлении.
– Это я задал ей направление, – хихикнул Тимофей Дмитриевич.
– Так вы пытаетесь разговорить сову, чтобы она что-то рассказала о бывшем Великом Инквизиторе? – понял я. – Глупости какие-то. Даже если она заговорит, что она сможет сказать? Она находилась, как я помню, у него дома, а не на работе. Дома инквизиторы не обсуждают свои рабочие дела. Да и потом, Шмыгин умер два года назад, все сведения, которые она расскажет, будут устаревшими.
– Ты не знаешь моего друга Ореста. Он помешан на заговорах и революциях, и если он узнает, где жила это птичка, и о каких тайнах она может рассказать, он придет в неописуемый восторг.