Младший научный сотрудник 6
Шрифт:
— Ты не отвлекайся на подтверждение, — молвило второе я, — когда будет не так, я тебе лично сообщу.
— Хорошо, — продолжил я, — и тут по громкому радио начали искать человека со знанием корейского языка. Я и вызвался.
— Первая неувязка, — тормознуло мой словесный поток второе я, — хорошо известно, что летчики на международных рейсах обязаны знать английский язык, на нем и происходит все общение с наземными диспетчерами — при чем тут корейский?
— Само посуди, — начал рассуждать я, — возьмем не эту реальность, где я заблудился уже больше года
— Возьмем, — не стало упираться второе я.
— И что, корейским летчиком тогда сильно помогло знание английского? Насколько я помню из газет и последующих исследований этого инцидента, они молчали, как рыбы, в ответ на призывы советских диспетчеров.
— Может, просто не на той частоте с ними связывались? — предположило второе я, — вот они ничего и не слышали просто.
— Могу ошибаться, конечно, — продолжил настаивать я, — но частота для связи гражданских авиалайнеров с диспетчерами строго одна, 122 с чем-то Мгц. Кроме того, там должен быть включен так называемый транспондер, опознаватель «свой-чужой», если коротко. Он тоже работает на определенной частоте 1000 Мгц, кажется, и выдает определенный код при сканировании его радарами ПВО страны, над которой он летит.
— Ты хочешь сказать, что на корейском Боинге и транспондер не работал?
— Если мне не изменяет память, то нет — не работал, — напряг я мыслительные процессы.
— Ладно, пропустим этот корейско-английский вопрос, — после недолгого размышления разрешило второе я, — и перейдем к дальнейшим событиям.
— Хорошо, перейдем, — нехотя согласился я, — мой корейский язык сработал и ответ последовал почти сразу, и пары секунд не прошло — командир 007 вышел на связь, как уж его там… Ким кажется. Хотя нет, Ким это вождь Северной Кореи, а капитана звали Чоном. Мы побазарили пару минут, после чего у них на борту возникла непредвиденная ситуация — то ли пожар, то ли отказ чего-то, не помню…
— И? — лаконично подстегнуло оно мою мыслительную деятельность.
— И они запросили посадку в Елизове… а второй Боинг продолжил лететь к Сахалину.
— Что там с ним случилось-то в итоге, ты выяснил?
— Видел только обрывки новостей, когда нас на авианосце держали — ничего, если честно, из них не понял. Но американский сенатор и гонконгский миллиардер точно живыми были, когда я с Камчатки улетал.
— Кстати, — переключилось второе я немного в сторону, — а почему вас не из Елизова отправили, а куда-то там на край света повезли на военный аэродром?
— Так извержение же началось, — пояснил я, — Авачинская сопка, если не ошибаюсь, начала дымить и плеваться камнями. Вот нас и эвакуировали куда подальше.
— А почему только ваш рейс туда отправили? — продолжило оно бомбить меня.
— Из Елизова, как я помню, в сутки с десяток рейсов отправляют, кроме Москвы там и Питер, и Хабаровск с Владиком, и Магадан с Иркутском. Должно было скопиться много народу в зале ожидания.
— Вот этого я, если честно, не очень хорошо помню, — озадачился я, — вроде бы не отмечалось возмущенных
— Может да, а может и нет, — бросило оно мне, — давай к следующему пункту перейдем.
— К аварии на острове?
— Да, к ней. Много ты видел таких аварий, в которых выживали практически все пассажиры и члены экипажа?
— Да немало, — признался я, — при посадке, например, самолет выкатился за пределы полосы — авария? Естественно. Но все при этом живы.
— Ты мне зубы-то не заговаривай, — обиделось второе я, — мы сейчас не про оборудованные площадки говорим, а про аварии в диких местах.
— И такое тоже бывало, — ответил я, — вспомнить предыдущий случай с еще одним корейским Боингом — его же принудительно посадили где-то в мурманской тундре. Почти все живы остались.
— Но все равно это единичные случаи, — продолжило настаивать оно, — а в девяти из десяти таких аварий погибают абсолютно все, так?
— Ну так, — нехотя согласился я, — но и десять процентов тоже немало, согласись.
— Кто-то по пляжу едет, — заметило оно, — так что разговорчики мы временно прекращаем.
Я всмотрелся вдаль — действительно, по береговой полосе ехало что-то наподобие джипа с открытым верхом. Внутри сидело двое, явно с европейскими чертами лиц. А на борту джипа была здоровенная голубая надпись UN.
У меня было ровно два выбора — сидеть тихо в своих кустах и не дергаться или выскочить на пляж, размахивая руками, с просьбой отвезти меня куда следует… ООН это все же не местные партизаны, не коррумпированная полиция и даже не ЦРУ, организация посерьезнее будет. И времени на принятие решения у меня было с десяток секунд, ну может с два десятка — пока эти ребята не проскочат мимо меня. А ехали они на приличной скорости, утрамбованный волнами песок позволял.
Я так ни к чему определенному и не пришел в своих горестных размышлениях, поэтому быстро нашел в кармане монетку (это оказались 25 центов, четвертак, выданный мне на сдачу в гавайском супермаркете), подбросил его в воздух и поймал обратно. Орел — выхожу, значит, один я на дорогу, ночь тиха, дальше не помню…
— Джентльмены, — заорал я, выпрыгнув из кустов, — притормозите на минуточку!
Джентльмены синхронно повернули ко мне головы, после чего водитель нажал на тормоз — джип остановился в десятке метров, слегка проехавшись по песку юзом.
— Подвезите до города, — продолжил я, скроил вежливую улыбку, — а то я заблудился совсем, не знаю, куда идти…
— Ты кто? — спросил меня тот, что сидел на пассажирском сиденье, мужчина под сорок лет с короткой стрижкой и в темных очках.
Признаваться в своем русском происхождении мне откровенно не хотелось, поэтому я выбрал более проходной вариант.
— Питер Балашофф, — ответил я, не слишком сильно отклоняясь от истины, — американец русского происхождения. У нас в эту местность была экскурсия из Манилы, и я отстал от основной группы. Теперь вот не знаю, что делать…