Млечный Путь, 21 век, No 2(51), 2025

Клугер Даниэль Мусеевич

Не лучше обстояло дело и со словосочетанием "предчувствие беды". Какая, спрашивается, беда может быть у одинокого человека? Беда - это несчастье с близкими людьми. А когда он один? Умрет - внезапная смерть, покалечится - несчастный случай, деньги потеряет - неприятность, с любимой работы выгонят - даже грустить глупо...

Нет, не похоже это было и на сообщение из будущего. Вчера вечером ему показалось, что он наконец-то понял, как сделать нуль-т! Так что, никакое это было не предчувствие, просто хотелось быстрее приняться за работу...

Эксперимент можно было начинать уже вечером. Вряд ли эмоциональная подготовка могла занять больше семи часов.

Серафим

достал листок и записал, что ему конкретно следовало сделать днем.

1. Почувствовать облегчение.

2. Прочитать Меморандум Бромберга четыре раза.

3. Купить и съесть полкило колбасы "Степной".

4. Остро почувствовать свое одиночество.

5. Удивиться Меморандуму Бромберга.

6. Указать у Стругацких идею, которую те не поняли.

7. Услышать ноту соль.

8. Получить письмо от подруги.

9. Удивить самого себя.

"В принципе, ничего сложного", - подумал Серафим и таким образом исполнил первый пункт своего плана: почувствовал облегчение - работа началась.

Он достал листки с аккуратно перепечатанным текстом Меморандума Бромберга и принялся с удовольствием читать, как всегда поражаясь потрясающему прозрению авторов и гигантскому объему информации, заключенному в этих пяти листках. Поистине, можно было читать его бесконечно, постоянно обнаруживая для себя все новые и новые откровения.

На этот раз его внимание привлекли два момента в "шапке" документа, до сих пор ускользавших от него.

Во-первых, личность самого Бромберга представляется очень интересной. Достаточно примечателен круг его интересов: историк (отмечен несколькими премиями), профессор (как преподаватель отмечен премией), социолог (доктор социотопологии, член академии), магистр реализаций абстракций Парсиваля, старший консультант КОМКОНа - 1 и, наконец, член корреспондент лабораториума Великой Тагоры. Признание инопланетян особенно показательно, так как глупо предполагать, что научная парадигма землян может быть понятна тагорянам, и они, конечно, не приняли бы Бромберга в члены академии только из ложно понятой дружбы с Землей. Нравственные принципы двух цивилизаций, естественно, столь же существенно различаются, как и их представления о познании.

Заметьте, что он был избран членом-корреспондентом, а не почетным академиком. Следовательно, Бромберг был в состоянии отходить от общепринятых идей и оперировать понятиями чуждой онтологии.

Во-вторых, само по себе перечисление заслуг Бромберга подчеркивало важность информации, заключенной в шапке документа. Серафим давно понял, что анализ ее не менее полезен, чем содержание основного текста.

Серафим удовлетворенно похлопал себя по коленке. Оба факта могли быть легко объяснены, если признать, что Бромберг не был ученым в общеупотребительном смысле слова. Скорее, занимался познанием, отличным от традиционного, научного. Правильнее его занятия следовало назвать и-наукой (иррациональной наукой), то есть он был и-ученым (иррациональным ученым). Как известно, и-наука занимается изучением не только объективных связей между фактами и явлениями, но и субъективных (иррациональных),

при установлении которых личность и-ученого начинает играть важную роль в процессе познания.

В данном случае, биографические данные Бромберга, его пристрастия и приоритеты давали ключ к пониманию модели прогрессорской деятельности Странников.

Теперь можно было расправиться с колбасой.

А что, колбаса, в принципе, хорошая жратва. "Лучшая рыба - это колбаса", вспомнил он песенку рок-дурачков. Но вот почему для реализации нуль-т нужно ее есть, пока установить не удалось. Надо будет разобраться.

Серафим натянул носки, непроизвольно поджав большой палец, показавшийся в большую дырку. "Поменять? А зачем, все равно надо надевать ботинки", - решил он.

В холодильнике колбасы не оказалось, и он отправился в универсам, встал в очередь.

Неожиданно на его плечо легла чья-то рука, Серафим обернулся. На него, весело прищурившись, смотрел элегантно одетый, но почему-то при этом выглядевший странно парень. Серафим сконцентрировался и тоже улыбнулся - незнакомец был небрит. Отсюда и диссонанс.

– Отойдем?
– сказал парень.

– Можно, - ответил Серафим.

– Я все знаю.

– Даже я не знаю все, - засмеялся Серафим, но что-то подсказало ему, что разговор будет нешуточный.

– Ну, в смысле, про тебя.

– Что же?

– Ты занимаешься нуль-т. И близок к ее реализации.

– Хм... Не исключено.

– Но тебе кое-чего не хватает. Так?

– Предположим.

– И помощи тебе ждать не от кого. Нет еще таких институтов, не выросли еще такие академики.

– Ну?

– А в Л. А. тебе сразу, без лишних разговоров, дадут лабораторию, штаты, деньги.

– Л. А.
– это лаборатория астрономии?

– Л. А.
– это Лос-Анджелес, дурилка!

У Серафима захватило дух.

– Спасибо, не интересуюсь, - сказал он.

– Мое дело сообщить о счастье, которое свалилось тебе на голову, за это заплачено, а ты уж сам решай. Но как бы не пришлось пожалеть, если не согласишься. Одинокие тоже умирают.

Колбасу Серафим купил, но заниматься нуль-т уже не мог. Потерял сосредоточенность.

"Экая неожиданность", - думал он с ожесточением.
– "До окончательной победы оставалось только четыре часа, но все пошло насмарку. Глупо думать, что это случайность. Случайностей, как известно, не существует. Но, чего ради, я должен разрушать свой мир, на строительство которого ушло так много сил и времени и начинать все сначала неизвестно где. Причем только потому, что людям, окружающим меня, нет никакого дела до теории проекций. У них своих теорий навалом. А там, в далеком Л. А., хотят столь экстравагантным способом присвоить чужое изобретение, даже не подозревая, для чего оно, собственно, предназначено. Они же не смогут его использовать. Наивные, безнадежно ослепленные жаждой наживы, люди. Они могут добиться только самого глупого - помешать мне добиться результата.

Если соглашусь, продолжать работу будет необычайно сложно, акклиматизация займет уйму времени... Да и колбасы подходящей там не найдешь. К тому же я буду официально считаться предателем. И разведчики наши укокошат меня, как предателя. Впрочем, если откажусь, то меня немедленно прибьют ЦРУшники. Какая чертовская неудача - стать стратегическим объектом, который захотят уничтожить обе стороны".

Серафим решил действовать.

На следующее утро, едва усевшись за свой письменный стол, он написал докладную записку в режимный отдел. Вот что у него получилось.