Млечный Путь, 21 век, No 2(51), 2025

Клугер Даниэль Мусеевич

Наталия НОВАШ

ЭССЕ О ПРИРОДЕ ПАМЯТИ

Память. Наша память. Она до сих пор остаётся загадкой – как для тех, кто с успехом изучает работу мозга и создаёт искусственный интеллект, так и для всех остальных. Нам ясно, что она есть. Но где? В мозгу? В мифической душе? Или в ещё более мифической ноосфере, витающей где-то за облаками в информационном поле космоса?

Нет, давайте без эзотерики! Каждый знает, что именно в нём самом живёт его собственная память. Правда, иногда кажется, что… не только его собственная… Откуда берутся прозренческие догадки, казалось бы, вовсе не основанные на той информации,

которой мы обладаем сознательно? А основанные на какой-то другой, неизвестной нам информации, о которой мы только догадываемся? Откуда берутся сны, показывающие нам реальность, которую мы никогда не видели наяву? Или почему вдруг такие «сны» или фрагменты «снов», какие-нибудь яркие цветные картинки вдруг сами собой, помимо нашей воли возникают где-то в глубине сознания, на втором плане, как бы параллельно нашему сознанию, и совершенно не мешая работе сознания в эту минуту. То есть мы находимся в здравом уме и совершенно осознанно включены в реальность, занимаясь какой-то работой или умственной проблемой, но при этом наше сознание словно хулиганит, занимаясь по своей воле ещё и таким «художественным творчеством», рисуя эти картинки?! Я называю это «сознанию захотелось порисовать».

Похоже, что наш мозг, как испорченный телевизор, начинает принимать трансляцию видеофильмов, тогда как его и не думали включать.

Но всё же это скорей не загадки нашей памяти, а загадки нашего творчества, наших творческих способностей. Хотя, казалось бы, как отделить одно от другого, как отделить творчество и мышление от собственно памяти?

Как отделить память от сознания?.. Впрочем, это уже совсем другая тема. Хотя в ней-то и самая суть!

Наша память не перестаёт нас удивлять – иногда шокирует и восхищает, показывая нам во сне что-то с такими потрясающими деталями, о чём мы, казалось, и думать забыли. А порой она нас и по-настоящему пугает, если при встрече старого знакомого вдруг вылетает из головы его фамилия… Или если в разговоре о книгах автора, сто раз нами прочитанного, все сюжеты и герои которого вместе с его известной всем биографией давно у нас в голове, мы вдруг забываем имя самого автора.

Другими словами, бывает так, что комплексное видение всех запечатлённых в коре контекстов какого-то явления наш мозг прекрасно воспроизводит, визуализация многовариантного восприятия этого явления отнюдь не нарушена, а при этом название (определение) самого явления не всплывает в памяти…

Так в памяти могут жить яркие краски картин известнейшего художника, а само его имя вы вспомнить не можете. Но потом оно постепенно опять всплывёт в услужливой памяти… через какое-то время. Будто для этого что-то прокручивается в мозгу.

Порой забытое слово возникает само собой через час или день, словно подсознательная работа мозга поднесёт без всяких наших усилий нужную информацию на блюдечке.

В памяти что-то срабатывает! И тогда – слово всплывёт.

Или – не всплывёт… И не всплывёт ещё много раз.

И тогда – Альцгеймер?

Человек забывает всё больше слов и названий окружающих его предметов. Забывает свой дом и улицу и перестаёт узнавать даже самых близких людей.

Постепенно исчезает память. Потом исчезает разум, сознание. И наконец – сама жизнь. И не от того, что кирпич на голову упал или сосуд разорвался в мозгу. Или тромб в сердце.

И тут с очевидностью выстраивается цепочка.

Память. Разум. Жизнь. Три вещи, связанные в одно целое.

Но существует ещё и «четвёртое» – ещё один фактор, без которого не могут существовать все три. Не память, не разум, не жизнь.

О существовании этого фактора мне стало известно ещё в дошкольном возрасте.

В нашем саду, в моём далёком-предалёком детстве, стояла бочка с водой. Не железная или из пластика, где сейчас на дачах хранят водопроводную воду для полива и где вода портится, и в ней могут жить только

комариные личинки.

Вода в той бочке из детства была дождевая, стекавшая с крыши в оцинкованные корыта во время ливней. А потом её вёдрами заливали в бочку.

И воду в ней не меняли, потому что в моём далёком-предалёком детстве не требовалось ничего поливать в саду, климат был совсем другой. Вместо теперешних летних засух шли местные почти ежедневные дождички и нередко – проливные, дошедшие с моря ливни.

А сама бочка была настоящая – из дубового дерева, огромная и пузатая, выше меня и с железными обручами, опоясывающими её в нескольких местах, как делалось в таких настоящих, давно ушедших в прошлое, бочках. А ещё вокруг дома и сада росли огромные дубы, и осенью их пожухшую листву заносило в сад и на дно бочки. Возможно, дубильные вещества дубовых листьев делали воду целебной, экологически пригодной для жизни.

И в этой бочке у меня годами жили рыбки и маленькие рачки. Рачки были из забракованных по размеру и подаренных мне рыбаками за полной ненадобностью из-за непригодности в пищу. Рыбки – те попадали из озера в ведро с водой, которой собирались мыть машину. Я их за-чёрпывала из ведёрка стеклянной банкой и, трепетно прижимая банку к груди, чтобы вода не расплескалась на заднее сиденье, везла домой и выпускала в бочку.

Вы скажете: что тут особенного? Рыбки живут дома в аквариуме хоть сто лет!

Да только бочка стояла в саду, а не в доме. А климат в годы моего да-лёкого-предалёкого детства, как я уже говорила, был совсем другим. Зимой были морозы. До тридцати. Вода в бочке замерзала до самого дна и превращалась в огромную, слегка выглядывавшую наружу ледяную глыбу.

И я всегда думала: а как же там рыбки?

А рыбкам было хоть бы что.

Весной лёд таял, и рыбки оживали.

Эти рыбки и маленькие рачки сохранялись во льду не просто живыми – они сохраняли все свои навыки, разум, какой там он у них есть, и сохраняли память о том, как жить в бочке. Когда я, забравшись на чурбак, стоявший у её основания, наклонялась к воде, они тотчас выплывали из глубины и хватали белые крошки, которые я им бросала, а рачки, наоборот, поскорей прятались от меня в темноту, зарываясь в дубовые листья на дне бочки.

Меня это, конечно, очень удивляло. Ведь даже ребёнок знает, что птица на сильном морозе, превратившись на лету в ледышку и упав на землю, больше уже не оживёт. Так же, как и человек. В отличие от рыб и раков, мы не можем существовать без тепла. Вне тепла. На то мы и теплокровные.

В отличие от прочих – холоднокровных вроде рыб и раков.

А чем мы ещё отличаемся от них?

Разумом. Тем, что у нас есть разум. Как у собак или кошек, они тоже теплокровные.

Следовательно, и разум, и память, и сама жизнь у нас устроены по-другому. Не так, как у странных существ, которые могут замерзать и оттаивать.

А как? Как устроена наша память?

Сложно. Но ещё и так, что ей необходимо тепло.

Об этом я не уставала думать всё детство и всю юность… Потому что, если что-нибудь в нас закладывается в самом раннем-прераннем детстве, это остаётся в нас на всю жизнь. В человеке живут самые страшные и агрессивные комплексы, если ребёнок был чем-то напуган. Или обижен, или, наоборот, в нём с самого детства – только восторг и любовь к чему-то, чем он был восхищён. Например, любовь к своей маме, остающаяся с нами всю жизнь. Или интерес к тому, что заинтересовало в самом раннем возрасте. Это будет сидеть в твоей памяти и не покинет тебя всю жизнь. Это будет, как нарывающий палец, о котором невозможно забыть, если он нарывает… и не думать о нём нельзя! А если с возрастом не исчезают возникшие в детстве вопросы и есть ещё что-то такое, что думает с детства помимо тебя над этими вопросами, и ты не знаешь, как это помимо тебя самого происходит… Результат один и тот же! Ты не можешь не думать.