Мне больно от твоей любви 2

Савина Ксения

От удара о поверхность пускай и довольно мягкую перехватывает дыхание и непроизвольно вырывается вскрик. Когда Глеб приподнимает на руки и бросает на диван падая сверху на меня, удерживая свой вес на локтях. Он целует мою шею, плечи, вновь оголившеюся грудь. Дергает ткань дорывая ее, и обнажая полностью вверх. Руки сминают бедра, талию, грудь. А я захлебываюсь в истерике умоляя его остановиться. Говорю, что буду кричать, хотя уже и так это делаю сама того не понимая. А в ответ получаю «Кричи, что кроме нас и тех троих что меня привезли в «Аполлоне» никого нет». И я готова выть, от того что понимаю, что никто из них мне не поможет. Как и понимаю, что у меня всего два выхода, когда мое платье ползет вверх по бедрам

и я слышу звук расстёгивающейся пряжки ремня: либо продолжать до последнего сопротивляться, либо принять свою участь. Но в любом случае исход будет один и тот же. Потому что сил у Грачевского столько что точно не смогу с ним справиться. Поэтому и выбираю второе, и просто отворачиваю голову в сторону лишь бы больше не видеть его. Беззвучно плача зная, что, если он дойдет до конца, я никогда этого ему не прощу. Хотя и того что он уже сделал достаточно для ненависти.

Смотрю в сторону двери пытаясь абстрагироваться от всего этого, мечтая отключиться лишь бы ничего не чувствовать. Он коленом разводит мои ноги, размещаясь между них, так, что теперь отчетливо внутренней стороной бедра ощущаю его возбуждение.

И осознаю, что это все. Конец. Финал всего. Сейчас произойдет мой первый раз. Но ведь я мечтала, что все будет совсем иначе. Даже и сама не осознаю, как бесконечно произношу одну и ту же фразу:

– Пожалуйста, только не так… Не так…

Ткань трусиков съезжает в сторону, и я зажмуриваюсь в ожидании. Задерживаю дыхание, ведь остались считаные секунды и даже внутренне веду обратный отсчет продолжая повторять:

– Только, не так…Не так…Не так…

Но проходят секунды, перерастающие в минуты, а так ничего и не происходит. Я все так же держу глаза закрытыми, ощущая на своей щеке его горячее и частое дыхание.

Ну чего же он тянет? Хочет окончательно добить меня, растянув момент своего триумфа.

– Нет, я так не могу… - Слышу его тихий и охрипший от возбуждения голос. А потом Глеб обрушивается на меня всем своим телом. Рвано и прерывисто дышит, зарываясь носом в моих волосах.
– Только не с тобой, моя девочка. – Продолжает шептать он. – Не с тобой.

Еще какое-то время лежу с закрытыми глазами. И не могу поверить что все закончилось. Мне все еще страшно, что Грачевский передумает и закончит начатое. И никак не могу перестать реветь. Однако он притих и практически не шевелится. Я бы могла подумать, что Глеб и вовсе уснул, если бы он еле ощутимо не водил носом по моим волосам.

– Чш-щ… Успокойся, моя хорошая. – Он приподнялся и легкими почти невесомыми поцелуями стал собирать слезы на моем лице, поглаживая по голове. – Все, Юлечка, все. Я тебя не трону. Я кретин. Прости меня, пожалуйста. Сам не знаю, что на меня нашло. – Прости. Прости. Прости. – Каждое свое «прости», он сопровождал легкими поцелуями: в висок, уголок губ, в кончик носа, в глаза.

Глеб отстранился от меня, оказавшись на ногах. Я не видела, только слышала звук застёгивающейся ширинки, а затем и пряжки ремня. Слышала звук его шагов и открывающийся дверки шкафа, как он в нем копается в поисках чего-то, скрежет перемещающихся вешалок.

Приподнимаюсь и присаживаюсь, подтягивая к груди колени пытаясь таким образом прикрыться. Потому что платье безнадежно порвано. Глубоко вдохнула и меня накрыло еще одной истерической волной. Все тело била дрожь от пережитого за последний час, и плакала я уже не молча, а в голос. С постыдными всхлипами и размазывая косметику по лицу. И даже не сопротивлялась, когда Глеб натягивал на меня через голову свой тонкий трикотажный лонгслив прямо поверх порванного платья. Я сидела, замерев в одной позе пока он одевал меня как маленького ребенка просовывая руки в рукава кофты. Спустил мои ноги на пол, и стал обувать мне босоножки опустившись передо мной на колени. Он взял мои руки, перевернул их ладонями вверх и поочерёдно

прижался к ним губами. А затем, положил на них свою голову обняв меня за ноги. Абсолютно обессиленная я наблюдала за его действиями, понятия не имея как на это все реагировать. Сейчас его поцелуи уже не были мне противны, но и не вызывали никаких чувств.

– Прости, меня Юлечка. Прости за то, что напугал, прости за то, что наговорил тебе тогда в больнице. Я урод, критин, мразь, самая последняя тварь на земле. Я бы сам себе сейчас с радостью врезал! Самого тошнит порой от своих поступков. Ты же знаешь я и раньше то контролировать себя не мог. А сейчас после того как погибла мать и как Крис… Мне и вовсе крышу сорвало. – Его голос был настолько подавленным, а каждое сказанное слово пропитано болью, что против воли к нему посыпалась жалость.

Я знаю на сколько он любит своих брата и сестру и что ему сейчас тяжело. Потому что все разом свалилось на их с Киром плечи. Однако не считаю, что это оправдание его поступков. Глеб потерся щекой о мои раскрытые ладони подобно кошке, и я ощутила на них влагу.

Что? Неужели Грачевский плачет? Да это так. Я словно протрезвела и мгновенно поуспокоилась, поняв это. Закусила губу стараясь больше не всхлипывать. А позволяя уже ему выплеснуть свои эмоции. Даже временно позабыв о том, как этот человек вел себя еще десять минут назад. А он что-то говорил, говорил и говорил. Ругая себя последними словами и изощрёнными русскими матами. Он винил себя и в том, что случилось с сестрой и в том, что с метелью. Просил у меня прощения с каждое свое слово и действие. А я молчала и делала вид что слушаю его, хотя в своем состоянии не слышала большую половину сказанных слов. До тех пор, пока он не произнес фразу: «Юлька, если бы ты знала, как сильно, я тебя люблю». И словно ливнем окатило из моих эмоций: злость, боль, воспоминания о том, что он только что, пытался меня изнасиловать.

Да как он смеет произносить это слова, после всего этого?!

С силой оттолкнула его от себя. Разумеется, он этого не ожидал и оказался на полу сидя на пятой точке.

– Любишь, Грачевский?! Любишь?! – Истерически срывая голос кричала я на него, захлебываясь собственными слезами.
– Тогда почему мне всегда так больно от твоей любви? Ты говоришь, что любишь, а сам раз за разом ломаешь меня, оскорбляешь, унижаешь, изменяешь, причиняешь боль!

– Юля! – Он подскочил на ноги нависнув надо мной, и я подняла голову встретившись с ним взглядом. Но сейчас в его серо-синих глазах не было злости или ярости. Только что в них было? Отчаяние? Боль?
– Думаешь мне не было больно, когда увидел то видео где вы, целуетесь со сводным братцем? Да! Я виноват! Не отрицаю, но только в том, что не разобрался во всем. Но ты встань на мое место!

– А я была, Грачевский, на твоем месте! Только в отличие от тебя смотрела не на видео, а в реале!

– Да, я трахнул ту официантку, потому что у меня в груди все горело от твоей измены!

– Я тебе не изменяла! А целовалась с Марком только потому что думала, что этим самым - спасаю тебя!

– А откуда я мог это знать? Для меня все тогда было очевидно, сначала мне скинули видео где вы целуетесь, а потом я провел полночи сидя в машине у гостиницы где вы с ним провели ночь! Где доказательства что вы там с Марком не трахались?

– Да пошёл ты, Грачевский! Думай, что хочешь! Раз уж я в твоих глазах шлюха, так пусть оно так и будет. Да вот только не я спорила кто сколько телок за год трахнет.

– Я был верен тебе, как собака, пока мы встречались. Единственное с кем я тебе изменял, так это со своей правой рукой. – Поднял верх продемонстрировав свою конечность.

– А где доказательства? Так что Глеб, считай один -один! Как я могу тебе верить если не успели мы расстаться как рядом с тобой вагон и маленькая тележка твоих «деток».