Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой
Шрифт:
Мама больна и скрывает правду. Собирается приехать сестра Зоя. Раза четыре была у Баяновой, совратила, кажется, ещё одного мужа в летах. Рыдал у меня на руках: «Прелестное создание, хотите я буду вашим Фаустом?» — но ведь это из «Недомерка». А лето проходит…
27 февраля 1928 года.
Больна… 1 1/2 месяца в нервном отделении 3-й больницы. Морозы 7–12°, работа валится из рук. Вероятно, и следующую зиму не удастся служить. Большой припадок со мной поверг маму в страх и трепет. Что она пережила за те дни, когда я дома билась и никого не узнавала, трудно себе представить. Она в ужасном состоянии. Я так слаба. Не знаю, что смогу и чего нет.
Спасаюсь индусской и китайской философией — Тагор [845] и Фаррер [846] . Но приходится вести яростную борьбу с собой. Пан остался для меня Паном. То, что сейчас носит его телесную оболочку, — меня отталкивает. Но бывают минуты, когда я хватаю себя зубами за руку, чтобы не вскрикнуть. Я не могу долго смотреть в его глаза, чтобы не пасть перед пошлым, толстым и лысым сатиром во прах.
Я не касалась его вещей в Черкассах. Почти с криком ужаса отказалась пришить ему воротник для костюма Навварского. Но придя в театр, зашла в уборную, долго поправляла на нём костюм и была счастлива касаться его кожи шеи или волос. Я принадлежу ему, я его вещь. Мама права, боясь отпустить меня к ним. Хватит ли у меня сил кусать по ночам руки, вставать бледной, но казаться здоровой утром на репетиции?
845
Р. Тагор (1861–1941), индийский писатель-гуманист. Лауреат Нобелевской премии (1913) по литературе.
846
К. Фаррер (настоящее имя Ф. Ш. Э. Баргон, 1876–1957), французский писатель (восточная экзотика и авантюрные сюжеты).
Если он захочет, то снова и легко будет моим Паном. Только два-три взгляда-приказания и, быть может, вонзённые острые зубы. Нина, Нина, я не хочу быть ещё раз нечестной перед Вами. Я должна буду сказать правду. Как Вы поймёте меня?.. Лучше нам не служить вместе. Пан, мой Пан… Моя Нина, Вы перестали отвечать на мои письма.
Дружба! Единственное чувство, в которое я верила. Моя рыжая головка, моя пламенеющая подруга. Мама больна, да и не в силах она понять моё чувство к Пану. Мы обе одиноки в своих земных скитаниях. На днях должна приехать Ольга. Может, она встряхнёт нас обеих?
Страстная пятница.
Ещё два припадка наутро после отъезда Ольги. Утомила она меня, а радости не добавила. Долго ли мне осталось существовать? Вчера была на «12-ти евангелиях»… Солнышко, загляни в окошко…
Пан, тебя одного я всегда любила и буду любить. Тебе моё тело, глаза, мои мысли. Я всегда помню наши встречи на берегу моря, наши ласки. Их у меня никто не сможет отнять. Они принадлежали только нам. Скажи ей, что она никогда не станет твоей, как я. Сознайся в этом и отдай мне её дружбу…
Из письма Б. В. Адамовича из Сараево к М. В. Массен в Одессу от 4 февраля 1929 года:
Здравствуй, Маруся.
Выслал два тюбика Люминала, как только получил жалованье, и вложил рецепт. Теперь не знаю — пропал пакетик или Ты получила его после отправления открытки от 4 февраля? Во всяком случае, вышлю ещё раз, хотя бы и без рецепта.
Меня тронуло письмо Ляли, но ты просила писать реже, чтобы не тревожить больную. Написать Зое я не решаюсь. Конечно, многое хотел бы спросить. О том, что Ляля была на сцене, я знал.
Её болезнь мне знакома по
Как мне хотелось бы иметь те пьесы, в которых участвовала Ляля, здесь их нет, желательны в 1–3 акта с небольшим числом лиц и содержательные. Я тоже прикосновенен к театру и ставлю иногда любительские спектакли…
… Жаль сад в Петровцах, он был продлением жизни насадивших его. Кто же в доме?
Моё здоровье пошатнулось: расширение сердечной аорты. Тяжело переношу холода. На дворе наледь и снежная вата! Морозы до 15°, высоко — 530 м. над морем и зима небывалая. Вспоминаю горы на берегу Чёрного моря. Там природа несравнимо богаче и берег красивее и живее, чем Далмация.
Где умер брат Гриша? От туберкулёза? А где Александр Филимонович и его радости? Подписываюсь как всегда… Боря. [847]
Продолжение дневника Ляли Массен:
847
Из семейного архива автора.
11 сентября 1929 года.
…Но я люблю театр. Не могу представить себе жизни без скитаний. Счастье, которое можно пережить на сцене, будет меня баюкать так же, как вас на экране с киногероем. Можно ведь думать, что человек, целующий тебя в 1-м акте и убивающий в 5-м, действует из искренних побуждений. И чем больше отдаёшь себя роли, тем ближе и радостней это 2–3-х часовое счастье. А на завтра новый образ и новые слёзы. Вероятно, это подсознательное чувство и толкнуло меня гимназисткой на сцену. Ведь так заманчиво два часа чувствовать себя красавицей или принцессой. И когда я играла Гизу в «Шуте на троне», я мстила своей юности, которая, кроме насмешек и зла в гимназии, мне ничего не дала. Теперь я снова одинока и что же, кроме театра, вернёт мне мои грёзы?..
29 октября.
… И вот на пепелище чувств вырастает чахлый и крохотный, но зелёный росточек. Это надежда. Он крепнет, этот крошка-былинка, и я верю, знаю, что наступит и в моей жизни лучшее время. Только бы мне чуточку здоровья и тогда я ухвачу Судьбу за рога… и это будет. Я ВЕРЮ!.. За мной молодость. Я ещё повоюю, чёрт возьми!
31 декабря.
(Ленинград, Васильевский Остров, 22 линия, дом 9). Завтра Новый год! Если отнять у меня мечту о возвращении в театр, то это равносильно краже сумы у нищего. У нас тепло, чисто, мы сыты. С Новым годом, мои родные — близкие и далёкие!
6 января 1930 года.
Получила письмо от Нины. Она в Перми, не служит, и Павлик работает один.
14 апреля.
Я боюсь смерти… это так страшно… жутко… А хочу любить, страдать, но только жить…
15 июня.
Болезнь забирает все силы. Моих припадков настолько боятся, что даже не входят к нам в комнату, у тёти Веры от страха делается обморок. Мама так издёргана, что еле сдерживается от истерик и сердечных приступов. Вина, конечно, лежит на мне. Зима далась нелегко: воспаление лёгкого в больнице, плеврит дома и крупозное воспаление. Теперь встала, но силы не восстанавливаются. Болезнь, отпусти меня из своих жгучих когтей…