Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера

Горин Игорь

Любопытная деталь: Дворжак боготворил Брамса, а Брамс был в неладах с Вагнером. Но вот что говорил о Вагнере Дворжак: «Можно его во многом упрекать, но ничто его не сокрушит! То, что сделал Вагнер, не сделал никто до него, и умалить его значения никто не сможет... Вагнер будет стоять незыблемо, точно так же, как статуя Гомера».

Есть свидетельства того, что Дворжак очень много читал, любил живопись, уже в зрелом возрасте изучил английский язык и латынь, обладал немалыми литературными способностями, о чем убедительно свидетельствует написанное им в Америке эссе о жизни и творчестве Шуберта (по мнению известного музыковеда Джорджа Гроува — «самое лучшее и интересное, что написано об этом великом музыканте», «гениальное освещение» его жизни и творчества).

Будучи

глубоко религиозным человеком, Дворжак много размышлял о вечных проблемах человеческого бытия вообще и искусства, в частности. В свое время меня поразили рассуждения об искусстве Карела Чапека, точнее одного из его персонажей: «То, что есть в тебе, твоя самобытность, ты сам — это лишь материя, а отнюдь не форма; если ты художник, то ты здесь не для того, чтобы умножать материю, но для того, чтобы придать ей форму и порядок... Твой урок задан тебе не для того, чтобы ты мог проявить себя в нем, но для того, чтобы ты в нем очистился... Не из себя ты творишь, но выше себя...» И вот вам, пожалуйста, Йозеф Михль о том, что Дворжак говорил своим ученикам: «Иметь красивую мысль — в этом нет ничего особенного. Мысль приходит сама собой, и даже если она красива и велика, в этом нет заслуги человека. Но воплотить красивую мысль и создать на ее основе что-нибудь значительное — вот в этом-то и заключается самая большая трудность, это-то как раз и есть искусство». Величайший чешский поэт и величайший композитор — разными словами, но об одном и том же!

Итак, мы уже знаем о том, каким патриотом и каким тружеником был Антонин Дворжак, знаем о глубине и многообразии его интересов, а вот вам еще одна, маленькая, но очаровательная в своей детской непосредственности деталь: Дворжак был помешан на паровозах, и мог подолгу наблюдать их на вокзалах; в Нью-Йорке, в силу того, что там пускали на перрон только отъезжающих, у него возникли с этим делом проблемы, и он переключился на пароходы. Йозеф Коваржик: «Если случалось, что маэстро немного дольше задерживался в консерватории или, увлеченный своей работой дома, забывал об уходящем пароходе, из-за чего у нас не оставалось времени добраться до пристани, тогда мы ехали по железной дороге до Бэттери-парка и оттуда следили за кораблем до тех пор, пока его можно было видеть в океане».

Мне кажется, что такой нюанс вполне соответствует человеку, у которого «так кристальна была душа», который «не знал зависти и мелочной обидчивости. Искусство, которым дышало все его существо, придало и характеру его возвышенную простоту, прямоту и порядочность. Дворжак был очень скромным. Я никогда не слышал, чтобы он отзывался о ком-нибудь пренебрежительно — наоборот, в каждом даже самом незначительном явлении, он стремился находить какие-то положительные стороны». Эти свидетельства Ладислава Доланского, известного чешского музыковеда, подтверждаются и другими высказываниями.

Йозеф Сук: «Он жил, пребывая в уверенности, что служит своему народу и Богу. Взгляд его был взглядом ребенка и одновременно глубокого мыслителя, и если глаза его в задумчивости останавливались на вас, ваша душа невольно трепетала».

Мария Червинкова-Ригрова, писательница: «Он удивительно добродушен и искренен... Никогда не был самодовольным, мировая слава не оказывала на него никакого влияния».

Анна Душкова, двоюродная сестра Дворжака: «Он никогда не говорил грубо, фривольно или двусмысленно. Он всегда был безукоризненно нравственным и возвышенным человеком».

Поразительно, ко всем его профессиональным и гражданским достоинствам еще и такая душа! И все это один человек, это — Дворжак.

Могучий дуб,

В землю накрепко вросший корнями,

В благодатную землю родную;

Старый дуб

Со следами от молний,

Устоявший в годы ненастий.

А какая роскошная крона

У стоика этого — дуба,

Не крона, а целый оркестр

Для капельмейстера ветра,

Здесь ему и скрипки и литавры;

Дождь озвучивает хор из сотен тысяч листьев;

Птицы — это солисты,

Ну а слушатели кто? — цветы и травы.

Дуб могучий,

Глубоко ушедший в землю корнями,

В сочную землю родную;

К нему стекаются усталые люди —

Отдыхают, веселятся и танцуют,

Забывая о людских своих невзгодах.

Год от года, не старея, зеленеют

Листья дуба, все величественней крона

И все тянется, тянется к солнцу.

Могучий дуб,

В землю накрепко вросший корнями,

В благодатную землю родную.

Таков был Антонин Дворжак, великий чешский композитор, нравственный и возвышенный человек.

СЕЗАР ФРАНК

МЕЖДУ ВЕРОЙ И СТРАСТЬЮ

«Нет имени чище, чем имя этой

простосердечной души, души

непорочной и лучезарной красоты.» /Ромен Роллан/

Еще много лет назад, только начав всерьез интересоваться музыкой, я был совершенно очарован красотой и благородством четырех произведений редко исполняемого на наших концертных эстрадах автора — Сезара Франка. Вот эти произведения: Симфония ре минор, Фортепьянный квинтет фа минор, Скрипичная соната ля мажор и «Прелюдия, хорал и фуга» для фортепьяно соло. Позже, познакомившись с еще несколькими сочинениями Франка, я вдруг понял, что по сути почти ничего не знаю об их создателе. А когда попытался узнать, с удивлением обнаружил, что сделать это непросто: литература о Франке на русском языке весьма скудна. Странно: ведь речь идет об одном из самых самобытных музыкальных гениев второй половины 19 века, оказавшем огромное влияние на развитие французской музыки конца 19 — начала 20 веков, чьи — пусть сравнительно немногочисленные — произведения стоят в ряду с наивысшими шедеврами куда более плодовитых его современников, включая Листа, Брамса и Дворжака.